сердцем силен человек.
Прозябли мы. Он покопался в карманах.
— Покурить бы... Эх... промокло все.
Енисей с тяжким шипом бил размашистыми, стылыми
волнами, — глухо стонал, ошалело кидался на берег,
лютуя на нашу удачу.
Ссыльный что-то оказал, да не расслышал я за воем
бури, потом крепко обнял меня за плечи.
— Прощай, Потап. Может, не увидимся. Подымай
руду жизни. Добывай счастье. Ты сумеешь!
— А фамилия ссыльного так и осталась
неизвестной? — нетерпеливо спросил Чардынцев.
Заря погасла. И небо, и земля словно были покрыты
синим пеплом.
— Наутро, — продолжал Потап Дмитриевич, — когда
Енисей угомонился, я воротился в станок. Стражники
бегали из избы в избу. Искали. Пристав Кибиров, заикаясь
от страха и досады, сипел:
— Бе^кал матерый большевик. Второй побег
совершает. Фамилия ему Булатов. Кто поможет излов-ить —
большие деньги получит.
Мы с отцом только переглядываемся да прячем
радость за пазуху: поди, пристав, излови тучку в небе либо
ветер в поле...
Горячие капли кипящей ухи жалили Чардынцева з
лицо и грудь, но он не отодвигался, захваченный
рассказом.
— В сорок пятом году привелось мне быть на
областной конференции колхозников. Первое слово для доклада
163
дали новому секретарю обкома партии товарищу
Булатову. Я, конешно дело, глазами щупаю весь президиум —
который здесь Булатов-то?
Гляжу, подходит к трибуне широкий в плечах человек,
и как глянул он на нас, меня будто огнем опалило:
он! «Он самый!—тормошу я соседнего делегата за
плечо,—он самый, товарищ Булатов! Ах, мать честная,
до чего же здорово!» А тот делегат не знает, в чем дело,
лицо вытянул и подумал, верно: «Умом тронутый
маленько. И как такого делегатом выбрали?». Ну, по правде
тебе сказать, доклад я плохо слушал. Так перед моими
глазами енисейская та ночка и стояла!
Когда перерыв объявили, окружили делегаты
секретаря обкома, -вопросы стали задавать. Подошел и я.
Вгляделся я в него — голова седая, морщин на лице много, а
глаза как тридцать лет назад — молодые, веселые.
— А вы что молчите? У вас как дела? —спрашивает
вдруг меня товарищ Булатов.
Устыдился я. Слова, что собирался сказать,
разбежались, ровно муравьи.
Потом нахлынуло на меня что-то, душу волной теплой
окатило...
— Помните, товарищ Булатов... бурю на Енисее?
Гляжу, будто солнце прошлось по его лицу.
— Потаи?! Стало быть, верна пословица: -гора с
горою не сойдется, а человек с человеком встретится.
Удивился я: имя запомнил! Сколько людей перед ним
прошло, сколько лет сменилось, а меня, простого рыбака
с Енисея, запомнил!
Обнял он меня крепко, посадил рядом и ну
расспрашивать, — про батьку, про то, как жили, и что сейчас
делаю.
— Как вы тогда, товарищ Булатов, благополучно
добрались, а то пристав Кибиров беспокоился, — пошутил я.
— Добрался, — засмеялся он, — в селе
Монастырском совещание большевиков-ссыльных было. Сталин
собирал. Вот и пришлось бежать. Не у пристава же
(Кибирова разрешение спрашивать.
Подумал я: на совещание! Это за двести-то верст, по
бездорожью, таясь от стражников, одному. А чего стоило
перебраться через Енисей, до сих пор еще память
жива!
Вот и диву даешься иной раз: зовешь какого-нибудь
154
отсталого хлопца на собрание колхоза, — не дозовешься.
А ему, мамкину сыну, только улицу перейти!
Рассказал я товарищу Булатову про наш колхоз, про
трудности, что стояли на пути.
— Вот что, Потап, — положил он мне на плечо руку,—
как тогда на Енисее, так и сейчас скажу я тебе: счастье
сверху не лежит. Подымай руду жизни. Трудом добывай
счастье!
Потап Дмитриевич ухмолк. На задумчиво-строгом лице
Чардынцева дрожали багровые отсветы костра...
Г л ав а третья
Мишин вылетел в Москву рано утром и в тот же день
был принят заместителем министра. Спешность вызова и
многозначительность тона начальника главка,
передававшего это распоряжение по телефону, влили в душу Семена
Павловича новый заряд бодрости. Он любил большие
ответственные дела, в которых можно было проявить
сметку, находчивость и твердость воли. И чем больше риска
.требовало дело, чем труднее и беспокойнее оно было, тем
светлее играла знающая себе цену улыбка в углах
его рта.
В министерстве удивлялись его необычайной
способности находить выход из самых, казалось бы,
безнадежных положений.
Он мыслил быстро, дерзко, решительно и на заводе
многие инженеры не могли угнаться за директором.
Жена его — Машенька, женщина, наделенная щедрой
фантазией, придумывала самые различные домашние
задания и каждый раз при поездке Семена Павловича в
Москву составляла длинный список покупок, который он
в шутку называл «испытанием нервов на прочность».
Вернувшись домой с двумя-тремя покупками, он
говорил, сокрушенно разводя руками:
— Маша, ты вышла из рамок нашего бюджета.
— Знаю, что тебя не перехитришь, — смеясь, отвечала
жена.
Теперь, сидя в кабинете заместителя министра, Семен
Павлович с нетерпением ждал, что тот скажет.
Заместителю министра было за пятьдесят. Крупное, морщинистое
лицо оживляли большие карие глаза.
155
— Ты что-то похудел, Семен Павлович, на охоту,
верно, не в меру ретив.
— Грешен, Александр Николаевич. Летчики мои
новую охоту придумали. С самолета на волков.
Презанятная штука!
— С самолета? Первый раз слышу.
— То-то и оно, что первый раз. Нашлись уже
противники. «Тьи, — говорят, — потатчик вредным вымыслам.
Можно дров наломать». А то осторожненьким этим
человекам невдомек, что один самолет за зиму сотню волков
истребил!—Мишин увлекся, и густой сильный голос его
зарокотал столь громко, что ожидавшие приема в
соседней комнате переглянулись с невольным восхищением:
«Смелый мужик! Гремит, как у себя дома...»
Заместитель министра молча любовался Мишиным.
«Энергичен! Не зря мы остановились на этой кандидатуре.
А ну-ка шарахну неожиданностью. Посмотрим, куда
прыгнет стрелка его настроения». Отыскивая на столе какую-
то бумагу, Александр Николаевич проговорил:
— С волками разберемся. Я сам болельщик этого
дела. Но вызвали мы тебя, дорогой мой, по
чрезвычайному вопросу. — Он заметил, как сразу выпрямился в кресле
и напряженно застыл Мишин. — Вчера состоялось
заседание Совета Министров. Председательствовал товарищ
Сталин. Тебе поручено производство... самоходных
комбайнов..
Мишин откинулся на спинку кресла, удивленно
округлил глаза. Заместитель министра весело сощурился:
— Я не оговорился. Тебе предстоит осуществить
полную реконструкцию завода и наладить серийное
производство полевых кораблей... — Он сделал паузу,
подбирая подходящее слово — ...в необычайно короткие сроки.
Достаточно сказать, что есть решение Центрального
Комитета партии о выпуске в нынешнем же году шестисот
самоходных комбайнов-, из них триста падает на твою
долю.
У Мишина перехватило дыхание, и в первую минуту
он не знал, что ответить. Смелость задания показалась
фантастической.
Вспомнилось,.. Он стоял вместе с Александром
Николаевичем в кабинете наркома. Мишин докладывал об
успешном окончании эвакуации завода.
156
Нарком мягко ступал по широкому ковру и слушал,
играя левой бровью. За окнами прощально пестрели яркие
краски осени сорок первого года...
Мишин волновался, глотал слова, сбивался.
— Когда начнете серийный выпуск машин? — спросил
нарком, внимательно глянув на Мишина.