работать. Беспременно! Давай, Серега, в члены.
Председателем у нас Петр Ипатьевич. А я пристяжным. И еще
Ипатий с нами. Рано нам на печь лезть. Ржавчина
источит!
— Правда твоя, Володя, источит ржавчина! Меня
она уже маленько задела... — Глаза Сергея Архиповича
улыбались: — Спасибо, Володя. Добрый ты товарищ!
Глава шестая
Чардынцев вспомнил свой разговор с председателем
медицинской комиссии.
— Пуля сидит у вас в правом легком и извлечь ее
176
оттуда сейчас нельзя. Это значит, дорогой мой, что
нужно беречь себя: не бегать, стараться не ходить в гору...
— Не ходить в гору! Тот, кто катится под гору,
доктор, это уже не человек, а неодушевленный предмет.
— С вами трудно разговаривать, полковник. Вы во
всем видите два смысла.
— Неправда, доктор. Смысл один: я не хочу быть
неодушевленным предметом.
Теперь, обходя цехи вместе с Мишиным, оглушенный
грохотом тяжелых штамповочных прессов,
пронзительными взвизгиваниями электродрелей, гулкими
выстрелами горелок сварочных аппаратов, Чардынцев снова
подосадовал на мимолетный разговор с врачом. Беречь
себя. .Спать по двенадцати часов, кутаться в пуховый
платок и в ветреный день не высовывать носа на улицу!
Бр-р! Разве можно, мудрейший доктор, жить эдакой
старой, облезлой, изнеженной кошкой? Разве можно
беречь себя от жизни, от работы, от людей, от свежего
ветра! Не пора ли пересмотреть всю вашу систему
лечения? Не пора ли, чорт возьми, понять, что лучшей
психотерапией,— которую вы нынче превозносите, и
совершенно правильно превозносите!—является труд, общение с
коллективом, воздух трудностей и борьбы!
«Закатил целую филиппику!» — насмешливо
остановил свои размышления Чардынцев и, улыбаясь сам не
зная чему, громко сказал Мишину, пересиливая ш.ум:
— А грохот стоит у тебя, Семен Павлович, как при
артподготовке перед атакой. Индустрия!
Мишину в словах Чардынцева почудилась ирония.
— Дикость это — вот что! — проговорил он резко.
Когда он бывал чем-нибудь недоволен, слова его
становились отрывистыми, острыми. — При настоящем
производстве шум минимален. Должна быть музыка. А туг
бухают, кому не лень. Как при Иване Калите!
Они проходили по цеху сборки комбайнов. Еще
выносились последние верстаки и приспособления старого
производства, а по середине цеха уже устанавливались
рельсы для конвейера, у потолка на высоких стальных
стремянках монтажники возились с подъемным краном.
В конце помещения плотники заканчивали возведение
«галерки» — конторок начальника цеха, технического
контроля, технологов. Мишин взял Чардынцева за
локоть и повел к галерке. Под ногами сухими осенними
Ф-414 -12 171
листьями шуршали желтые стружки. Дурманяще сладко
пахло свежим тесом. С галерки открывалась широкая
панорама цеха.
— Отличный НП, — похвалил Чардынцев.
Мишин обернулся к начальнику цеха — статному,
несколько излишне полному мужчине.
— Смотрите, Борис Филиппович, что у вас делается.
Как на вокзале! Суета, толкание из угла в угол.
Поглядите-ка сюда! — Он резко показал рукой влево.
Человек двадцать собрались в круг и, усевши-сь кто
на опрокинутой стремянке, кто на беспорядочно
сваленных трубах, вели какой-то оживленный разговор. Время
от времени в разноголосый шум цеха врывался дружный
смех.
— Видите? Скоро камаринского плясать пойдут!
— Это сварщики, Семей Павлович, — спокойно
сказал начальник цеха. — Кислородные баллоиы опять не
подоспели.
— В том-то и беда, что «опять». А почему вы
допускаете это?
— Я не начальник отдела снабжения, Семен *
Павлович.
— Оставьте этот формализм, Борис Филиппович! Я
с Миловзорова спрошу, но почему вы так олимпийски
спокойны! Разве нельзя было связаться с зарядной
станцией непосредственно? Наконец, позвонили бы мне или
главному инженеру. А вы стоите тут заслуженным
тенором, чорт вас возьми!
Чардынцев едва не расхохотался. Этот начальник
цеха и впрямь в своем отлично выглаженном сером
костюме напоминал артиста, прибывшего сюда на
концерт, и уж во всяком случае являющегося здесь
посторонним человеком.
— Что вы стоите, Рубцов? — закричал Мишин, так
как грохот в цехе усилился. — Извольте распорядиться
дать людям работу. И чтобы через час баллоны были!
«С подчиненными излишне резок, — подумал Чар-
дььнцев. — И с баллонами, по-моему, он не совсем прав.
Если каждый начальник цеха стаеет еще и снабженцем,
что же тогда получится? А впрочем, я в этом плохо
разбираюсь».
Рубцов молча повернулся и размеренно зашагал к
своей конторке.
178
— Холоден, как айсберг! — бросил Мишин,
спускаясь с галерки.
— Не сумели, стало быть, зажечь человека, —
заметил Чардынцев.
— Зажгешь, пожалуй... сырое полено!
— Одно полено, говорят, и в печи не горит.
— Ты что этим хочешь сказать? — повернулся к Чар-
дынцеву Мишин и остановился.
— А то, что следовало ему придать одного-двух
помощников. Да таких, у который огня и Рубцову
призанять хватит.
— Верно, Рубцов здесь один, — согласился Мишин,
потом весело прищурился. — А ты что думаешь, у меня
помощники, как деньги в сейфе сложены? Начальник
должен сам находить помощников.
На заводе все стронулось с привычного места:
станки были в пути из одного цеха в другой, и многие из них
длинным караваном стояли на дворе; строители ломали
стены, и густая пыль, как дым, клубилась в помещении;
негде было повернуться, и часто случалось, люди
отчаянно бранились, заблудившись в новых пристройках.
К Мишину один за другим подходили начальники
цехов, инженеры, механики, снабженцы. Жаловались на
монтажников, ушедших на новые (участки, не закончив
работу, докладывали о сделанном, просили «помочь»,
«подстегнуть»...
Мишин не записывал. Люди знали, что директор тут
же, на ходу разрешит многие из поставленных ими
вопросов и потом, придя к себе в кабинет, набросает несколько
энергичных распоряжений начальникам отделов и
цехов.
«Семижильный мужик! — одобрительно подумал
Чардынцев, — а все-таки много на себя грузит. Все сам
увезти хочет. Неправильно! На себе испытал!»
Он вспомнил, ка<к в сорок втором году на
Волховском фронте метался из полка в полк, из батальона в
батальон, подменяя их командиров. Каждый участок
обороны его дивизии казался ему необычайно
ответственным, требующим его, командира дивизии, непременного
присутствия.
Позже, когда Чардынцев научился бить гитлеровцев,
он понял, что из страха за судьбу порученной задачи не
доверял людям, все хотел делать сам и в результате
12* 179
допускал ошибки, за которые потом краснел и терзался
душой...
Выйдя из новой кузницы, Мишин спросил:
— Устал? Ну, каков театр производственных
действий? Не скучнее военного, а?
— Сдаюсь. Трудностей здесь не меньше, — ответил
Чардынцев.
Он сильно устал. К спине прилипла рубашка. Лицо
помрачнело от предательской мысли:
«Не зря вас вывели в отставку, Чардынцев. С таким
здоровьем только писать мемуары по одной строчке в
день да глотать порошки, запивая кипяченым
молоком...»
Мишин, крепко сдавив руку Чардьмщева выше локтя
и ведя его к красному зданию заводоуправления,
продолжал:
— Нынешние трудности — только цветочки, Алексей
Степаныч. Дальше пойдут ягодки. Ты понимаешь, нам
нужно перестраивать все цехи, перекраивать
производство, оснащаться новым оборудованием и организовать