— Верно, — согласился Николай.
— Ну, поздравляю!—сказал Быстров, крепко пожимая ему руку. — Поздравляю!
— Спасибо. Но, к сожалению, рановато, — ответил Николай. — Сделано только полдела. Кабины надо еще установить на самолет, а он может заупрямиться и не потащить их...
Николай пошел к главному инженеру просить самолет для испытания кабины. Александр Иванович уже все знал.
— Что это вы придумали? Плод, так сказать, возбужденного бомбардировкой ума? Конструирование скоростным методам?
— Я придумал кабины для перевозки раненых и считаю, что на нашей машине это вполне осуществимо,— спокойно ответил Николай. Он слишком устал, чтобы обращать внимание на колкости Солнцева.
— Кабины? На «ПО-2»? Что, по-вашему, самолет, которого можно увешать корзинами?.
-- Увешаем. И будем возить!
— Николай Петрович, если бы это сказал Быстров..;
(Главный инженер вспомнил вчерашнее заседание парткома.) Но вы! Как вы решились на эту авантюру?
— Я пересчитал коробку крыла с кабинами. Коэффициент запаса прочности...
— Эт-то... — перебил его Солнцев. — Эт-то назьается.,. насилием над аэродинамикой.
Солнцев задыхался. На покрасневшем лице выступил пот. Он нервно провел рукой по гладкой и блестящей, как крыло самолета, лысине.
Николай начинал злиться.
— Мы с вами отличаемся от инженеров~буржуазной школы тем, что, кроме науки сопротивления материалов, знаем еще науку сопротивления человеческого духа, идеи.
Об этом-то вы и забыли, Александр Иванович.
— Не понимаю, причем тут философия? — пожал плечами Солнцев.
— Притом, что сегодня... — Николай подчеркнул слово «сегодня», — ...мы не можем руководствоваться обычными нормами, не имеем права!
Он помолчал и тихо добавил, в упор глядя Солнцеву в глаза:
— Родина в беде. Мы должны мыслить смелее и не бояться риска. — Александр Иванович отвел взгляд.
— А не сорвется в штопор?—как бы невзначай спросил он.
«Боится», — подумал Николай и с обидою в голосе ответил:
— Расчет самолета вам известен.
В кабинет вошел директор, и Николаю показалось, будто сразу стало светлее, солнечней. На чистом открытом лице Мишина сияла добродушная улыбка.
— Я был в парткоме и узнал от Гусева о вашей кабине. Прекрасно, Николай Петрович! Как только закончим дам испытания, я доложу наркому. — Мишин, повернулся к Солнцеву и сказал, понизив голос: — Сегодня же издайте приказание по заводу а проведении , испытаний самолета с кабинами Бакшанова. Назначьте комиссию и составьте смету.
Николай в каком-то неожиданном порыве пожал руку директору. Затем, на мгновенье задержавшись, шагнул к Солнцеву. Рука главного инженера была холодной и
влажной...
Среди летчиков пополз осторожный слушок: самолет с кабинами Бакшанова имеет тенденцию срыва в плоский штопор.
Люди говорили об этом мало, как бы невзначай, но косились на самолет, нагруженный непосильной ношей.
— Не узнал бы Пал Палыч... заклюет! — с опаской говорили они, дивясь репейной цепкости слуха. Но узнал об этом Бирин очень скоро. Машину выкатили на зеленую площадку
испытательной станции для подготовки моторной группы. Бирин собрал испытателей и стал их знакомить с летными данными нового самолета. Никто не разделял его восторга»
Лица у всех были скучные, в глазах угадывалось тайное спокойствие.
— Ведущий летчик еще не назначен. Но думаю, честь эту мне окажут, — закончил Бирин, довольно улыбаясь.
— Невелика честь-то, Пал Палыч!—громко сказал
Жуков, обычно говоривший тихо и невнятно.
— Как? — не понимая, вскинул брови Бирин.
— Так! Лбом землю как бы буравить не пришлось.
Кукарача эта... из плоского... не выходит.
Бирин рванулся к Жукову, схв-атил его за плечо.
— Кто тебе сказал?!
— Пусти... чего уцепился?.. Весь завод говорит!
Подошел Бакшанов. Жуков отвернулся.
— Ты слыхал? Кто-то пустил слух...
— Знаю. Сюда выезжает директор с главным
инженером.
— А вот и они... легки на помине!..
Директор завода резко затормозил автомобиль недалеко от самолета. Он был в синих брюках и зеленой саржевой гимнастерке, которая, казалось, стесняла его крепкую фигуру. Расстегнутый ворот белой русской рубашки открывал загорелую, сильную шею. Главный инженер шел рядом неторопливой походкой. Он всегда держал голову чуть набок, будто прислушивался к чему-то.
Позади двигались члены комиссии по испытанию опытного самолета. Здесь были и военные представители.
Директор пригласил всех сесть на траву.
— Обстановка для совещания несколько необычная, — добавил он, коротко усмехнувшись.
— Вот и хорошо! — отозвался Бирин. — Чем тверже сидеть, тем короче заседать.
Главный инженер дольше всех выбирал место, потом подстелил носовой платок и осторожно опустился на траву. Минуту спустя подъехал на своем газике секретарь парткома Гусев.
— В связи с тем, что некоторыми членами комиссии,— директор посмотрел на главного инженера, — высказаны подозрения, что самолет предрасположен к плоскому штопору, я решил перед началом испытания обменяться мнениями. Если подозрения обоснованы, то мы не можем рисковать ни жизнью, ни машиной. Необходимо будет найти конструктивное решение этого вопроса.
Затем взял слово главный инженер и начал туманно изъясняться, что, вследствие изменения габаритных размеров рулей высоты, горизонтальное оперение самолета оказалось в зоне затенения от вертикального оперения, то-есть обнаружился явный признак склонности к плоскому штопору. Кроме того, значительно изменена центровка самолета...
Речь его была усеяна техницизмами, как подсолнух семечками.
Николай защищался вяло: он был подавлен самой мыслью о возможности несчастья. Бирин снова окидывал расчетливым взглядом хвост самолета. «Руль глубины у него высокий... не может быть, чтобы самолет не выходил из плоского... Да его с таким рулем и не загонишь!..» — думал летчик, и все больше и больше нарастала в нем неприязнь к глав-ному инженеру, к его самоуверенному, бархатному голосу, даже к его бородке «лопаткой».
— Расчет самолета не подтверждает этих опасений,— ответил, наконец, Николай, глядя немигающими глазами на главного инженера.
— Авиация — такая область техники, где точность эксперимента превышает точность теоретического расчета, — сказал Солнцев многозначительно. — Я думаю, что надо взвесить возражения на весах опыта. Для этого я разработал предложение, которое заключается в подвеске к килю специального парашюта. В штопорном положении летчик дергает за трос, соединенный с парашютом, и самолет выходит из штопора. Я предлагаю отложить испытания на время, необходимое для изготовления парашюта. »
Лицо Николая горело темным румянцем. Он окинул Солнцева строгим, почти злоб-ным взглядом и глуховатым, не своим голосом начал:
— Предложение главною инженера нельзя расценивать иначе, как глумление не только над аэродинамикой, но и над здравым смыслом...
Завязался напряженный технический спор. Бирин вполголоса сказал секретарю парткома:
— Парашютик, Федор Антонович, не столько рассчитан на выход из штопора, сколько на то, чтобы опорочить самолет с кабинами Бакшанова. Я, как летчик, протестую против подобного трюка!
Главный инженер запальчиво бросил, перебивая Николая:
— Немедленное испытание самолета... эт-то... по меньшей мере самоубийство! Да, да! Более того, самолет с полной загрузкой даже не взлетит!..
В лукавом прищуре глаз директора таилось пристальное внимание.
Бирин до сих пор считал неуместным ввязываться в сугубо научной спор инженеров, но, наконец, не выдержал:
— Гляжу я ца вас, товарищ Солнцев, и диву даюсь: откуда у вас столько спокойствия, эдакой ученой неторопливости? Не оттого ли, что фронт от нас еще далеко и вы забыли, что идет смертная война с фашизмом?
— Не митингуйте, пожалуйста! — дал волю своему раздражению Солнцев. — В технике митинг как метод решения вопросов неуместен.