более.,. Гляжу, Степан выронил винтовку и упал... Потом
мы схватились с фашистами в рукопашную...
— Может, Степана... только ранило... и его...
подобрали санитары? — На помертвевшем лице Лизы
дрожали губы.
— Нет... Мы отбили атаку и в тот вечер хоронили
убитых... Степан... был среди них...
Она постояла минуту с погасшим опустелым взглядом.
Потом резко повернулась и пошла быстро-быстро, боясь,
что ноги не дойесут ее до подушки, которая одна только
может заглушить рыдания.
Мучительно тяжко переживала она потерю Степана.
Как радуга пронизывает толщу неба, так и образ Степана
пронизывал все, что окружало Лизу.
Но время — лекарь. Боль становилась глуше,
воспоминания тускней.
Виктор старался отвлечь Лизу от горьких дум. Он
зарастил к ней домой, рассказывал смешные истории из
институтской жизни, приглашал в кино.
Лиза испытывала двойственное чувство к Виктору. С
-одной стороны, признательность. Он был другом Степана,
вместе сражались они за свободу Родины. С другой,
Виктор вызывал в ней неприязнь своим затаенным
218*
презрением к людям, своим самолюбованием, точно он
всю жизнь неотрывно глядится в зеркало.
«Может быть это оттого, что я с детства знаю его
недостатки?» — думала Лиза.
1Как-то проводив Лизу до общежития, он признался,
что любит ее. Любит давно. Со школьной скамьи.
— Я не говорил тебе потому, что боялся разменять
свое чувство на стертые медяки слов.
— А ты найди хорошие, свежие слова,— усмехнулась
в темноте Лиза.
— Таких в природе не существует. Все слова пусты.
— Неправда. Ты выдаешь свою нищету за нищету
природы. А потом значение слов зависит оттого, кто их
произносит. В устах одного слова «я люблю» звучат
прекрасной симфонией, а в устах другого — унылым
посвистом осеннего ветра.
— Поэтично, хотя и не совсем определенно, — сказал
он, сразу помрачнев.
Лиза молча пожала плечами и протянула руку для
прощанья.
Знакомство с Иваном, а затем замужество совсем
заставили было Лизу забыть о так неожиданно высказанной
страсти Виктора. Но он напоминал о себе настойчиво и
дерзко.
Получив диплом инженера, он оказался на заводе и
вскоре добился назначения на должность главною
технолога.
Он писал ей записки, звонил по телефону, выслеживал
ее на улице.
Во втором механическом Сладковский не показывался,
боясь возбудить подозрение у Добрывечера.
Виктор Васильевич Сладковский в минуты откровения
(разумеется, в разговоре с самим собой) любил поглядеть
на жизнь придирчивым оценивающим оком.
Жизнь, думалось ему, — это бурный, морской поток, в
котором люди мчатся, подобно камням. Постепенно, одни
быстрей, другие медленней, камни разрушает, обтесывает
едкая от соли вода и затем мелкой галькой выбрасывает
на пустынный берег.
Но если найти в неоглядной дали моря островок, та
можно избежать разрушительного воздействия волн.
Сладковский считал, что он принадлежал к редким в ны-
219
нешнем беспокойном мире мудрецам, нашедшим надежное
прибежище.
«Ну что за чудо такое Николай Петрович Бакшанов?—
вопрошал Сладковекий и, презрительно сощурясь,
отвечал: — Высокомерный инженеришка, возомнивший, что
он гениальный конструктор. Ему мало одного портфеля и
он лезет из кожи вон, создавая себе ореол
«незаменимого».
Что за чудо жена его Анна Сергеевна — всеобщая
любимица? Хитрая бабенка, умеющая залезть в душу тем,
от кого зависит продвижение по службе!»
Сладковекий слышал о ней непонятные вещи. В
прошлом году Анна Сергеевна отказалась от своего отпуска:
в заводском пионерском лагере трое детей заболели
скарлатиной. В лагере пионеров есть начальство, ему бы и
отвечать. Зачем влезать в это дело, зачем брать на себя
ответственность? Или о ней рассказывали, как, обнаружив
у одного из рабочих признаки рака желудка, она целую
неделю не приезжала домой обедать, исхудала,
изболелась душой — возила больного по клиникам, от
профессора к профессору и когда ее предположение
подтвердилось, — присутствовала при операции, потом после выхода
его из больницы назначила специальный режим лечения
и вот уже больше года наблюдает за этим злосчастным
парнем, будто за родным сыном.
Что это? Доброта сердца? Дудки! Пускание дыма в
•глаза, не более! «Завоебание авторитета»! Или вот Чар-
дьшцев. Вместо поездки в Сочи, остался на заводе.
Спрашивается, чего ради? Праведник он или
сумасшедший?
Ни то, ни другое. Потеряв место в армии, он хочет
выслужиться на заводе.
Обыватель и карьерист по характеру, Сладковекий
понимал окружавших его людей по-своему.
Когда на совещаниях у директора или главного
инженера возникал спор между начальниками цехов,
Сладковекий внутренне ликовал от удовольствия.
«Ну-ка, ну-ка, петушки, почешите клювы, а я погляжу,
как летят перышки».
С приходом на завод Чардынцева Сладковекий
почувствовал необъяснимую тревогу. Он избегал смотреть ему
в глаза, хотя с другими держал себя непринужденно при
всех обстоятельствах. Он боялся, безотчетно боялся, что.
220
Чардынцев сможет когда-нибудь прочесть в его глазах
все, что думает он о людях.
Однажды, встретив во дворе завода Бакшанову, Слад-
ковский вкрадчиво и с почти неуловимой язвительностью
спросил:
— Анна Сергеевна! Вы всегда так внимательны к
людям, так чутки. Отчего же оставили без опеки одного очень
больного человека?
— Кото? — всполошенно спросила она.
— Чардынцева, Алексея Степановича. С пулей в
легких ходит. Разъясните вы ему, что подлечись он сначала
и отдохни, — в конечном счете от него было бы больше
пользы. — Он склонился ниже, небрежно пробормотал. —
Надо беречь себя на будущее.
Анну Сергеевну бесил наставительный тон Сладков-
ского, в котором брезжило что-то нехорошее, похожее на
скрытую издевку.
— Беречь себя на будущее, — повторила она. И вдруг
повернулась и, глянув в его зеленоватые кошачьи глаза,
спросила: —А когда наступит это будущее для вас,
Виктор Васильевич? Когда вы перестанете беречь себя? Не
правда ли, оригинальное правило: я создан для будущего,
а другие пускай ворочают камни настоящего?
Сладковский на одно неуловимое мгновенье злобно
сощурил глаза и, гася редко посещавшую его вспышку
гнева, деланно зaxoxofaл:
— Ха-ха-ха! Ворочать камни настоящего! Это что,
новый способ лечения, Анна Сергеевна?
— Для таких, как вы, Виктор Васильевич...—она
попыталась побороть свое волнение, но не сумела и, дав
волю негодованию, продолжала:—Я за Чардынцевых,
за людей горячих, самоотверженных, думающих сначала
о деле, а потом о себе, а не наоборот! Только люди с
холодной кровью не понимают этого!
Сладковский картинно и одновременно обиженно
поклонился:
— Благодарю вас, Анна Сергеевна, за лекцию по
новейшей медицине.
Анна Сергеевна пошла к себе, в амбулаторию. Как не
избегала она подвергать испытанию свою выдержку при
разговоре с главным технологом, ей пришлось, наконец,
высказать ему все, чего он заслуживает.
221
Но вместе с тем в сегодняшнем столкновении она
услышала укор и себе. Если Алексей Степанович
забывает о своей болезни, о ней должна была помнить она,
Анна Сергеевна.
В самом деле, куда девалась ее чуткость, если даже
Сладковский заметил, что она забыла о Чардынцеве.
Ему дали комнату в новом восьмиквартирном доме
неподалеку от завода. Алексей Степанович приглашал ее