— Хорошо! — с чувством сказала Наташа, когда
оркестр умолк и они сели на скамейку вблизи от
танцевальной площадки. — Мне кажется, даже став
старушкой, я все равно буду ходить на танцы.
— А что скажет старичок? — спросил Глеб.
— Ну, разумеется, вместе со
старичком,—рассмеялась Наташа.
По аллее шел Ибрагимов вместе со стройной
девушкой в голубом шелковом платье и светлых кремовьих
туфлях с очень высокими каблуками. Девушка показалась
Наташе знакомой. Ну, конечно! Это же секретарь Добры-
вечера — «девица с характером».
На какую-то минуту установилась в парке тишина:
умолк оркестр на танцевальной площадке, не слышались
голоса гуляющих по аллеям людей, только тихо
шептались листья тополей и кленов
Выткался на озере алый свет зари.
На бору со звонами плачут глухари.
Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло".
Только мне не плачется — на душе светло, —
задумчиво продекламировал Глеб.
— Есенин, — укоризенно бросила Наташа.
— Что ж, что Есенин? Таланта в нем — море!
— Но и ныпгья да пьяного надрыва не меньше.
— А ты плохое отбрось и возьми у него светлую
песенную щедрость.
— Нет, йоэт не склад, не каптерка с разными
вещами. Поэт — учитель, пример для подражания. И если раз
O-444 - 17 257
я увидела в нем дурное, мне незачем искать, где в нем
захоронено хорошее. Он потерял уже к себе доверие.
— Не согласен! — воскликнул Глеб, сверкнув
горячими глазами.
— Привет Наташе и Глебу! — поздоровался
Ибрагимов.
— Здравствуй, Фарид!
Наташа приветливо замахала рукой. Глеб
сдержанно кивнул.
— Наташа, не забудь: в субботу играем.
— С кем, Фарид?
— Со «Спартаком». У них команда сильная!
Глеб незаметно вздохнул.
Неприязнь к Ибрагимову холодком просочилась в
душу. Сделав круг, Ибрагимов снова прошел мимо них.
Он что-то рассказывал девушке, а та, плохо слушая,
полунадменно прищурившись, разглядывала Наташу.
Потом она резко повернула голову, тряхнув сережками,
и смело глянула в глаза Глебу.
Глеб быстро отвел взгляд: так отдергивают руку,
когда нежданно опаляет ее огнем. Девушка, шедшая с
Ибрагимовым, звонко расхохоталась, откинув назад
голову; серебряные сережки дразнили и выплясывали у
розовых мочек ее ушей.
На стадионе завода было много молодежи.
Встреча двух сильнейших команд — комбайнострои-
телей и кожевников комбината «Спартак»—решала
вопрос, кому из них будет предоставлено право играть
со сборной волейбЪльной командой города.
Судья занял свое место и, подняв руку, свистком
объявил начало игры. Неподалеку стояла Наташа: она
была капитаном женской команды.
Гости вначале чувствовали себя неуверенно. Их
особенно смущал высокий крутоплечий парень в команде
комбайностроителей. Его мячи были до того
стремительны, что спартаковцы не успевали их брать даже с
подачи.
Первая часть игры закончилась со счетом
пятнадцать — шесть в пользу комбайностроителей.
— Десять мячей моих! — с гордостью, прозвучавшей
258
совсем по-детски, сказал Глеб Наташе, кивком головы
откидывая назад длинные волосы.
— Это-то и плохо, — быстро ответила Наташа. Глеб
обиделся, хотел что-то сказать, но Натащу окружили
спартаковцы, и он отошел подальше от площадки.
Копируя фотокорреспондентов, запрыгал перед Глебом и
засуетился, щелкая фотоаппаратом, Павлин Точка.
— Прошу поднять голову. Еще! Умоляю,
улыбнитесь! Пожалуйства, прошу вас. Улыбка чемпиона — что
может быть прекрасней! Благодарю вас! Готово!
— Брось дурака корчить! — недовольно огрызнулся
Глеб.
— Как ты сегодня играл, Глеб!—не унимался
Павлин. Он закатывал глаза и прижимал к груди руки. —
Весь стадион говорит: «Не будь этого рыженького, гости
навтыкали бы нашим!»
После перерыва спартаковцы стали играть
уверенней, дружней. Они поняли, что в команде комбайно-
. строителей, по существу, играет один, а остальные
только подыгрывают ему. Спартаковцы блокировали Глеба,
следя за каждым его движением. Это не преминуло
сказаться на результатах.
Глеб несколько раз доставал иа прыжке
«фантастические», как он говорил, мячи и пытался сам послать
на поле противника.
Ибрагимов не выдержал и крикнул Глебу*.
— Ты играешь в одиночку!
Глеб промолчал, но продолжал носиться по
площадке и отбивать мячи, словно ни на'кого из партнеров
серьезно положиться было нельзя.
— Глеб! Тьб путаешь всю нашу тактику! — снова
запальчиво крищул Ибрагимов. Глеб только нахмурил
брови. Наташа в смутной тревоге следила за ним. К
следующему перерыву спартаковцы сравняли счет.
Стадион бурно приветствовал гостей, и в этих аплодисментах
волейболисты-комбайностроители чувствовали немой
упрек себе.
Глеб стал одеваться.
— Куда ты? — подбежал к нему Ибрагимов.
Наташа глядела на Глеба с испугом и
осуждением.
— Я не хочу путать вашу тактику! — бросил Глеб,
сверкнув синью взбешенных глаз.,
и» 259
—- Т-ты понимаешь, что делаешь? — воскликнул Иб-
рагимоз, беря его за плечи.
— Уйди! — угрожающе промолвил Глеб.
Наташа подбежала к нему и, задыхаясь от обиды,
сказала:
— Глеб! Ты будешь играть... ты никуда не уйдешь!
— Нет! — ответил он и, резко отстранив ее руки,
пошел к вьиходу. Вся команда застыла в изумлении. У
ворот стадиона Глеба догнала высокая девушка с
сережками и взяла его под руку.
Игра продолжалась. Глеба заменили «запасным» —
Сережей Поздняковым. Наташа с трудом сдерживала
душившие ее слезы.
Игра, как и следовало ожидать, окончилась победой
гостей.
Глава пятая
Казалось, утро было обычным: прозвучал гудок,
возвещая начало работы. Нарастая и ширясь, заполнил
цех низкий гул включаемььх электромоторов, бойкая
разноголосица станков.
Но для Наташи это утро было необыкновенным. Она
впервые сама встала к станку.
Где твердое, налитое силой плечо Глеба, где
искрящиеся смехом, но внимательные глаза его?
Наташа вспомнила недавнюю размолвку. Как
странно вел себя Глеб! Бросил игру. Подвел команду, весь
завод. И потом к нему подбежала та... с сережками!
Нет, это неслыханная подлость! Пусть та красивее,
пусть! Но нельзя же так невнимательно... так жестоко
относиться к девушке, с которой много проведено
вечеров, много говорено горячих слов...
Наташа сердито передернула плечами, будто
сбрасывая с себя груз неприятных воспоминаний. «Много
слов говорено... Вот именно, много слов». А настоящая
любовь — Наташа читала не раз — не терпит
многословия.
«Бывают слова, похожие на падающие по осени
листья: они красивы, но мертвы», — вспомнила она где-
то прочитанное. Да, бывают... Она больше никогда не
заговорит с ним, не взглянет на него, никогда!
260
Наташа до боли сжала рукоятку суппорта. От этих
мыслей ее одиночество сейчас казалось еще ужасней.
Хотелось уйги куда-нибудь в темный угол, в раздевалку
что ли, и долго-долго плакать...
Наташа прикусила губ»у. По цеху, гордо закинув
назад голову, шла та, что тенью встала между ней и
Глебом.
— Иван Григорьевич велел, — сказала она, — с
сегодняшнего дня выписывать наряды не на Бакшанова, а
еа вас. Как вас звать-то?
Голос ее был официально-холодный, а в глазах
сквозило надменное выражение.
Наташа, с ненавистью взглянув на ее длинные
тонкие пальцы, державшие карандашик, громко ответила:
— Наташа!
И вдруг, еще раз внимательно глянув, как забегал
по бумаге карандашик секретаря начальника цеха,