пришла в какое-то безотчетно-злорадное настроение.
— А вас как звать? — спросила она, отбрасыва.я
назад непокорную прядь волос.
— Валентина.
Наташа выпрямилась, в глазах пробежала озорная
волеа:
— Вот что, Валентина, маникюр — маникюром, а
под ногтями все-таки надо чистить!
Валентина задрожала от острой обиды. Она хотела
оскорбить Наташу, закричать на нее, но, поиграв
бровями, сказала, понизив голос, почти прошипела:
— А Глеб все-таки гуляет со м.ной!—и медленно, с
достоинством пошла по цеху. Только сережки метались
и прыгали у покрасневших ушей, выдавая кипящую
ярость Валентины.
Наташа вставила шершавую заготовку валика и,
закрепив ее, пустила станок. Резец мягко взял первую
стружку, за ней вторую, третью... Потом Наташа
остановила станок, проверила скобой толщину валика по
всей его длине и вьшула готовую деталь.
Горячий валик обжигал руки, но она держала его,
сверкавшего чистой белизной обнаженного резцом
металла, как в детстве, бывало, держала пойманную
птицу, дивясь и радуясь теплу ее тела, частому перестуку
крохотного сердца и своей власти над трепетавшим от
страха существом...
261
Да, то была первая деталь, сделанная Наташей
самостоятельно, — первая ласточка!
И с тем же чувством восторга, с каким в детстве
выпускала она на волю птицу, Наташа положила валик
в ящик для готовых деталей. Торопясь снова испытать
это необыкновенное чувство, Наташа вставила в станок
нов»ую заготовку. Она вытачивала уже десятый валик и
все еще не верила, точно ли ею, Наташей, сделаны они
без посторонней помощи.
Первым человеком, кто поздравил Наташу в этот
знаменательный для нее день, оказалась Аннушка.
Аннушка подошла к Наташе и легонько обняла ее
за плечи:
— Счастливо работать, девочка!—и, будто
застеснявшись своего порыва, круто повернулась и торопливо
зашагала к конторке.
Все это произошло столь быстро и внезапно, что
Наташа не успела поблагодарить ее.
^ От молочно-белой эмульсии, в которой купался
резец, тянуло чем-то одуряюще приятным, стружка
сбегала ровной и тонкой змейкой.
— Наташа!—услышала она звонкий голос. — Я вас
еле докричался.
Наташа повернула голову. К ней подходил невысокий
паренек в темносинем чистеньком комбинезоне, из
бокового кармана которого выглядывал хорошо
отполированный штангенциркуль. У него были светлые, как лен,
волосы. Большие, широко расставленные серые глаза
глядели весело и доверчиво.
— Давайте познакомимся,—сказал он, густр
покраснев, и протянул ей руку. — Зайцев. Но все зовут
меня просто Яшей.
Отвечая ему, она невольно улыбнулась: это мягкое
имя удивительно подходило к его облику.
— Во-первых, поздравляю вас, Наташа, с первым
днем самостоятельной работы. В старину в такой день
токарь напивался до чортиков!
— Спасибо. Значит, вы предлагаете мне проделать
1го же самое? — ответила Наташа, следя глазами за
резцом.
— Нет! Что вы! Но это событие надо отметить чем-
Tg .таким, что запомнилось бы надолго...
262
— А-а... И поэтому вы решили со мной
познакомиться? — сказала Наташа. Зайцев смутился.
— Ох, Наташа, у вас язык, оказывается, острее
резца... Ну, работайте, не буду мешать.
— Постойте! Вы вначале сказали «во-первых», а что
же «во-вторых»?
— Да! — вспомнил Зайцев. — Сегодня вечером мы
собираем драматический кр>ужок. Будем распределять
роли. Пьеса Бориса Лавренева «За тех, кто в море».
Хотите принять участие?
— Приду! — ответила Наташа, вся просияв: сцена
была ее увлечением...
Резец вдруг неприятно заскрежетал, стружка
потемнела и начала рваться, во все стороны летели острые
кусочки раскаленного металла.
Наташа остановила станок, вынула «севший» резец.
Она открыла инструментальный ящик: запасные резвд
заточены не были. .
«Надо затачивать резцы после смены, чтобы в
рабочее время не отвлекаться...» — подумала Наташа,
вздохнув, и пошла к точилу...
Перед гудком на обед Глеб выключил свой станок.
Наташа затачивала резец. Золотые искры густым
фоитаном окутывали ее стройную фигуру.
Глеб подошел сзади, мягко тронул за локоть:
— Наташа! Дай-ка я...
Она оглянулась. Искры погасли, упав к ее ногам.
— Я уж как-нибудь сама!
— Будет тебе, Наташенька, сердиться...
Она округлила в гневе глаза и каким-то чужим
голосом бросила:
— Ступай к той... с сережками... и маникюром...
Подточи ей когти!..
Она отвернулась и склонилась к точилу. Широкие
снопы искр с яростным шипеньем вырвались из-под
резца, отсекая ее от Глеба. Он крепко стиетул зубы и молча
пошел прочь.
Наташа услышала, как вдогонку ему кто-то
насмешливо бросил:
— Знаменитый ас! Покоритель воздушных
просторов!
Она поглядела в сторону говорившего.
Два паренька, Павка Семенов и Ильзар Шахмаев,
263
оба чумазые и злые, стояли у тачек с поковками, уперев
руки в бока и провожая Глеба ехидными взглядами. «Не
любят его в бригаде. Я уже не первый раз замечаю...
Отчего же? Завидуют, должно быть...» — подумала
Наташа и, хоть клокотала в ней обида на Глеба, с
неодобрением взглянула на завистников...
Когда Глеб вышел из конторки, в глубине цеха,
окутанная крутыми волнами искр, все еще стояла у
наждака Наташа.
«Ну и характер... Кремень!»
Пьесу читал народный артист республики Петр
Иванович Головин. Слушая его не по возрасту чистый и
звонкий голос, Наташа вспоминала некоторые из
сыгранных им ролей.
• Дергачев из «Последней жертвы». Сморщенное лицо
с длинными, отвисающими бакенбардами, в глазах —
вечный страх перед жизнью, в белых, бескровных руках
судорожно зажата тросточка.
Или Хлестаков. Невзрачный человек сидит на стуле,
закинув ногу за ноту. В одной руке он держит рюмку с
вином, а другая все время находится в движении.
Хлестаков врет.
А вот Тихой из пьесы «Хлеб наш насущный». Пьяная
добродушная речь, широкие, но неверные движения,
разухабистая песенка:
Вся душа моя полна тобою,
Вся душа-а моя горит!
Всякий раз, когда Наташа смотрела в театре
Головина, он обогащал ее новыми красками, и она долго
потом помнила его интонации, характерные движения,
выражение лица.
— Как хорошо, что руководитель — Петр
Иванович! — шепнула Наташа своей подруге Зое Рыбалко.
За большим круглым столом читального зала клуба
уместились все члены драматического кружка. Наташа
встретила здесь нескольких ребят и девчат из своего
цеха.
По правую руку от Петра Ивановича сидели
токари— муж и жена Стрелковы, оба высокие, статные, как
два молодых тополя. На работу и домой они всегда шли
261
взявшись за руки, и тогда они были похожи на больших
дружных детей.
Шутники дружески подтрунивали над молодоженами,
называя их «бригадой влюбленных», но старики с
уважением говорили:
— Красиво живут! По-настоящему. Не так, как мы
жили.
Они вдвоем выполняли задание, которое обычно
давалось бригаде из четырех токарей.
Слева в новеньком черном костюме сидел Яша
Зайцев. Наташа несколько раз встречалась с ним взглядом;
он краснел, опускал глаза и принимался что-то
старательно записывать на листке бумаги.
Уже кончалась читка пьесы, когда пришли Глеб и
Павлин Точка.
— Ого! Настоящая Тегеранская
конференция!—воскликнул Павлин, но, увидав Головина, осекся и виновато
умолк.
У Наташи запылали щеки. Злясь на свое неуместное