—г Нас подвел отдел главного механика, — ответил
Добрывечер, встречая обращенный на него взгляд
Мишина, — станки по неделе стоят на ремонте.
В таком же примерно духе выступали и другие
начальники цехов и отделов.
Слово попросил Чардынцев.
217
— Простите меня, товарищи,—сказал он,
стремительно поднимаясь и упираясь в стол кулаками. —
Может быть, я мало еще понимаю в производстве! Может
быть! Я хочу только вам рассказать об одном
разговоре, небольшом, не очень значительном...
Во время войны с белофиннами к командующему был
вызван один из командиров, длительное время не
продвигавшийся на своем участке фронта.
— Почему ее продвигаетесь?
— Оборона противника исключительно насыщена
огнем.
— Стреляют? — спросил командующий.
— Стреляют, товарищ генерал!—с готовностью
выпалил командир, не заметив уничтожающего сарказма
вопроса.
— Ай-ай-ай! — покачал головой командующий. —
На войне и вдруг стреляют. Неслыханное дело!
Мишин коротко хохотеул, потом, не сумев
сдержаться, залился громким смехом. Засмеялись и участники
диспетчерского совещания.
— Стреляют?.. Ох-ох! Ха-ха-ха! — сквозь' приступы
смеха говорил Мишин.— Садись, Алексей Степаньич.
Добрую ты нам рассказал штуку, спасибо тебе. — В егю
глазах неожиданно вспыкнул гнев. — Чем мы лучше
того незадачливого командира? В напряженном труде — и
вдруг трудности! Да может ли это быть? И еще говорят,
надо преодолевать их!
Мишин в «упор смотрел на начальника сборочного
цеха. Рубцов сидел нахохлившись, с зябко
приподнятыми плечами и окаменелым лицом.
—' Ну, Борис Филиппович, чем нас порадуете? Когда
думаете собрать головной комбайн? — спросил Мишин,-
не отрывая пристального требующего взгляда. — На вас
нынче весь завод смотрит. Вьи—правофлаеговый.
Рубцов, побледнев, поднялся; в темных глазах
сквозила растерянность.
— Снимайте меня, Семен Павлович. Не могу я так!
И Добрывечер, и Сладковский шлют только обещания!
Точь-в-точь, как союзники второй франт открывали. Из
чего я соберу комбайн? Из обещаний?
— И это все, что вы хотели сказать?, — спросил
Мишин.
— Все.
. 278
- — Садитесь^ — вздохиул Мишин. — Не умеете вь^
ровно работать, Борис Филиппович. То слишком
невозмутимы, то ударяетесь в панику. Рывками тянете. Видна,,
груз слишком тяжел, не годитесь в правофланговые.
Так!—Мишин обвел всех строгим взглядом. — В одном1
Рубцов прав: из обещаний и оправданий мы комбайна
не соберем. Слишком долго раскачиваемся и много
говорим. Будет! С завтрашнего дня за нарушение графика-
подачи деталей на сборку буду строжайше наказывать.
Все!
Участники совещания разошлись молча. Они знали:
директор умел держать слово.
— Рубцова сниму, — сказал Мишин, когда они оста-
лись вдвоем с Чардынцевым. — И Добрывечера. Лопну-
ло мое терпение!
— Рубцова — согласен, а вот второго... с ним, по*
моему, иадо разобраться, — отозвался Чардынцев. — Я
слышал отзыв о нем одного старого рабочего:
«толковый был мужик, да вожжа под хвост попала».
— Был. А мне толковые мужики нужны сейчас.
Сегодня, понимаешь?
— А как случилось, что Добрьивечер стал
«бывшим»? — спросил Чардынцев, пришурясь.
— Чорт его знает, по правде сказать, —
простодушно ответил Мишин, и в голосе его послышалось
невольное удивление. «А ведь правда: с Добрывечером я не
разобрался... Ругал меого, а отчего споткнулся человек,,
так я и не понял!..»
— Добрывечера не снимай, Семен Павлович, —
попросил Чардынцев.
— Психологический эксперимент? Время ты вьибрал
для опытов неудачное, — сказал Мишин, ревниво
догадываясь, что Чардьшцев уже успел разузнать, отчего
неожиданно «захромал» Добрывечер.
Он пытливо заглянул Чардьинцеву в глаза:
— Ладно. Добрывечера оставлю. Но только ты мне
отвечаешь за него головой.
Он позвонил в партком, пригласил Гусева, потом
вызвал Солнцева. Вместе с ними Мишин расставил
инженеров и мастеров, подобрал коммунистов на самые
трудные участки.
Начальникам сборочного цеха Мишин назначил Бы>*
строва.
279
— Надо собрать первый комбайн, — сказал
Мишин. — Это придаст коллективу уверенность. Люди
увидят, что трудная задача им по плечу.
Получив чертежи восемнадцатого июня, Мишин
рассчитывал к первому ноября -дать головной комбайн.
Когда он сказал об этом Солнцеву, тот только
присвистнул.
— Чего свистишь, ровно кулик на болоте!? —
закричал он на главного инженера. — Я товарищу Булатову
вчера обещал — первого ноября дадим первый
комбайн.
Солнцев усталым движением руки снял очки и
потерянно заморгал глазами.
— Да! Да! Обещал! — с какой-то упрямой
настойчивостью добавил Мишин.
С секретарем Обкома партии у него на эту тему
разговора не было, но теперь он был уверен, что завтра
же доложит ему об этом.
«Хороший инженер Солнцев, да обидела его природа
смелостью!» — думал Мишин, занося в тезисы своего
доклада на предстоящем партийном собрании крылатый
лозунг: «Дадим первый комбайн к первому ноября!»
Лиза с болью в душе увидела, что Иван, вначале
горячо взявшийся за дело, постепенно стал остывать. У
него уже выработались свои методы руководства, и главным
из них был аврал.
До середины месяца в цехе стояла атмосфера какого-
то тихого, неторопливого спокойствия. Работа шла
лениво и вяло, будто река по равнине. После
пятнадцатого числа появлялись первые пороги — «река»' начинала
бурлить, а после двадцатого работа цеха напоминала
грохот и шум горного водопада.
Кривая «сверхурочных» резко подымалась вверх,
диспетчеры бегали от участка к участку, увещевали,
требовали, бранились, жаловались.
Добрывечер, мастера и контролеры уходили домой в
полночь, чтобы переспать пяток часов и снова вернуться
к шумному, неспокойному и опасному, как плавание по
неизвестному руслу, цеховому авралу.
В эти дни Добрывечер бывал особенно энергичен и
280
подвижен. Он каждому показывал, что и как нужно
сделать, помогал, советовал. То тут, то там слышался era
певучий украинский говорок —добродушный, негромкий,,
но настойчивый.
Тридцатого числа, едва вечерняя сводка венчала
выдачу из цеха последней детали месячной программы,.
Иван удовлетворенно утихал. Свет уже не горел
допоздна в его кабинете, днем он благодушно отсиживался
на различных совещаниях. На участках не видно было-
мастеров и технологов. Диспетчеры зевали в конторке,
поглядывая, много ли осталось времени до гудка. Аврал,
кончился, а до следующего было еще далеко.
Однажды Лиза улучила «момент, когда кроме нее и
Ивана в кабинете никого не осталось.
— Ну, товарищ медведь, так и будешь сосать1 лапу
целых две недели? .
Иван удивился обозленному, непримиримому голосу-
жены.
— Ты о чем, Лизуша?
— О том, что мы уже четвертый день не выполняем:
графика.
Иван снисходительно улыбнулся:
— Натянем.
— Ты надеешься на аврал? Всех свистать наверх?
— Я не надеюсь, а знаю, что и как мне надо
делать,— громко сказал он, и в голосе его прозвучало
раздражение.
— Я наступила на твою любимую мозоль. Прости,—
проговорила она с сарказмом. — Но помяни мое слово,
Иван, с такой болезненной склонностью к штурмовщине
ты не наладишь работу цеха.
— Голые слова, Лиза,—сказал он, упрямо сверкнув
глазами.
— График — железный закон производства, почему
ты его обходишь?