головой.
— Ты... — вскричала Лиза. — Ты не умеешь работать
с людьми! Ты не разбираешься — брак этот от
нежелания работать хорошо или от неумения.
— Не все ли равно? — поднял брови Добрывечер. —
Брак есть брак.
— Ты сухарь, канцелярская закорючка! — бросила
она и вышла, хлопнув дверью. Ее лицо пытало, в висках
больно стучала кровь.
«Что с ним? — думала она со страхом. — Ведь он
не таким был до женитьбы. Неужели я ошиблась, не
293
разглядела в нем эту... эту...» Так и не найдя нужного
определения, она подошла к Стрелковым.
— Ну, что носы повесили? Давайте разберемся
вместе...
Стрелковы стояли у станка — рослые,
сосредоточенно-молчаливые, внешне спокойные.
— Фундамент неустойчив, Елизавета Петровна, —
сказал Никита.
— И мотор слабый,—добавила Шура.
— А зачем это вам? — не поняла Лиза. '
— Как зачем? — нетерпеливо подернула плечом
Шура.—Чтоб увеличить скорость.
— Но ведь сейчас речь идет об устранении брака.
— Мы продумали с Шурой все, — ответил Никита,
уверенно взглянув на Лизу, — на больших скоростях
неравномерности' резьбы не будет.
Лиза молча удивилась простоте и правильности
найденного ими решения. К груди подступила теплота
волнения.
— Милые мои! — сказала она. — С вас портреты бы
рисовать... лучших стахановцев! А вас бракоделами...
— Ничего! — ответил Никита без улыбки. — Злее
будем!
После гудка цех опустел. Только Лиза с «бригадой
влюбленных» оставались на работе. До позднего вечера
возились они со станком — поставили мотор в пять
киловатт, сделали новый углубленный фундамент. Им
помогали электрики и механик.
Лиза предложила вместо одного отрицательного угла
впереди заточить углы и на боковых гранях резца.
Добрывечер метался по цеху — злой и шумливый:
наступило роковое пятнадцатое число — грань перехода
от ленивого затишья к нарастающему штурму.
— Мне винты нужны, а вы тут занялись
экспериментами!— кричал он на Лизу и супружескую чету
Стрелковых, возившихся у станка.
— Тише, перегреетесь, Иван Григорьевич, — отвечала
Лиза, выглядывая из-под станка с рассыпавшимися
волосами и чумазым лицом. — Будут винты. Потерпите.
Никита и Шура с трудом сдерживались, чтобы не
рассмеяться.
- — Мне сегодня винты нужны! Понимаешь ты это или
нет, Лиза? На диспетчерку ведь не тебе идти, а мне.
286
— Пошли меня. Я сумею постоять за второй
механический. Не то, что ты!
Волна раздражения нахлынула на Ивана, затопив
все, что сдерживало его до сих пор.
— Вот шо, — сказал он дрожащим от негодования
голосом. — Расточку винтов я поручаю Глебу, а вы,
Стрелковы... за невыполнение распоряжений начцеха, станете
на подсобные работы.
Никита и Шура стояли ошеломленные неожиданным
решением Добрывечера.
Лиза пружинисто поднялась во весь рост.
— Ты ее сделаешь этого!
— Сделаю!
— Не забывай, что я профорг и оумею... остудить твое
самодурство!
Добрывечер резко повернулся и пошел к станку
Глеба.
— Ничего, работайте, — успокоила Стрелковых
Лиза. Голос ее дрожал. — Пока Глеб осваивает этот
капризный винт, мы опередим его.
«Нет, так дальше нельзя!—думала Лиза, кусая
губы^— Он стал невыносим. Живет только сегодняшним
днем. Дальше глядеть не хочет».
Никита вставил заготовку. Загудел мотор с
непривычной могучей силой. Станок давал теперь тысячу
оборотов. Скорость резания равнялась ста метрам в минуту.
Резец брал металл мягко, будто резал масло.
На расточку винта потребовалось всего четыре
прохода. Не обратив внимания на время, Никита вынул винт
и стал проверять резьбу. Поверхность резьбы получилась
ровная, чистая, без шероховатостей, словно после
шлифовального станка. Шура взяла гайку и стала
навертывать на винт. Гайка шла по всей длине резьбы ровно и
упруго.
-— Есть! — крикнул Никита и побежал к
начальнику цеха. Шура не отставала, раскрасневшаяся,
счастливая.
— Есть винт, Иван Григорьевич! — громко, в один
голос произнесли Стрелковы, вбегая в кабинет
Добрывечера.
Добрывечер, хмурый, всклокоченный, с помятым
желтым лицом, глядел на них, не понимая.
— Отнесите его в БЦК. Пусть проверят, — сказал
287
он, помолчав. Никита и Шура вышли, удивленно
переглянувшись.
— Ну и Иван Григорьевич! Когда не получается —
кричит, а сделаешь — тоже чем-то (недоволен, —
проговорила Шура с обидой в голосе. — Даже не спросил, как
мы добились этого.
— Загадочный! Иной человек весь как на ладони, а
иного покуда поймешь — мешок соли съешь, — сказал
Никита.
А Добрьшечер сидел, ероша пальцами обеих рук
густые кудри...
Никита, сдав контролеру ОТК первый винт, с каким-
то небывалым прежде нетерпением встал к станку. Шура
пошла в кладовую, выгребла оттуда все заготовки, потом
побежала в первый цех, боясь, что Никите не хватит
заготовок.
А он точил и точил. Вместо трех винтов за смену
Никита только до обеда уже сделал сорок винтов.
Рабочие цеха, как на чудо, приходили смотреть на
работу Стрелковых. После обеда, приметив жадный и
нетерпеливый огонек в глазах Шуры, Никита сказал:
— Точи!
Она молча встала к станку. Казалось, крылья
выросли за спиной. В сердце стучало неизбывная
радость.
Такие винты всегда точили за три часа. Это считалось
хорошим показателем. А сейчас винт сходил со станка
через каждые — трудно поверить! — пять минут.
— Пять минут!—восхищался Петр Ипатьевич,
обсуждая успех Стрелковых. — Да за такое время прежде
токарь успевал только в затылке почесать, получая
задание. А они, светлый месяц, — винт дают. Чудо!
В конце рабочего дня над цехом повисло красное
полотнище с белыми праздничными буквами:
«Сегодня токари Стрелковы, вместо трех винтов по
норме, дали девяносто шесть винтов за омеау. Слава
Никите и Шуре Стрелковым!»
Бакшанов и Сладковский были до того
противоположны по характеру, что в отделе, когда они собирались
вместе, устанавливалась напряженная тишина. Казалось,
вот-вот произойдет взрыв в настороженном, сдержанном
разговоре главного технолога и парторга технических
отделов.
Теперь в кабинете Сладковского они были вдвоем.
Бакшанов стоял посредине комнаты — высокий, темный,
с твердым, угрюмым взглядом.
— Как секретарь партийной организации, я хотел бы
знать, каково общее положение с технологией на
заводе, — проговорил он, мигая покрасневшими не то от
усталости, не то от льющегося с улицы яркого солнечного
потока веками.
Сладковский встал, прикрыл окно шторой.
— Общее положение, Николай Петрович, достаточно
неопределенное. Цеховые технологи нас не балуют ни
новшествами, ни хотя бы сносной информацией о том, как
прививаются у нас, так сказать, «чужие» технологические
карты.
— Сколько времени может продолжаться эта
«неопределенность»? Полгода, -год, два? — спросил
Бакшанов.
Брови его соединились над переносьем и густой темной
пучей нависли над глазами.
Сладковский пожал плечами.
— Странный вопрос... тем более... в устах главного
конструктора. Кстати сказать, Николай Петрович, вы не
примечали; мы с вами никак не можем найти, так
сказать... общей линии в работе?
— Примечал. Моя линия направлена к серийному
выпуску комбайнов, а ваша 'линия — неопределенность,
какое-то, бог знает, что означающее, многоточие! —
Бакшанов помолчал, крепко сжал зубы. Потом
продолжал спокойнее: — Вы, Виктор Васильевич, не