Наташа рассказала, как в годы первой пятилетки
рабочие московского завода «Красный пролетарий»
создали новый отечественный токарный станок и дали ему
название «ДИП», что означает «Догнать и
перегнать!»
332
— Интересно! — блеснув белками глаз, воскликнула
Зоя. — Догнать и перегнать. Какое хорошее название!
Наташа движением головы откинула назад
выбившуюся на лоб прядь волос.
— И думается мне, девочки, — сказала
она,—название станка должно быть нашим лозунгом. Догнать и
перегнать другие бригады!
— Правильно, Наташа!
Девушки изучали правила настройки станка,
пользования лимбом, способы закрепления резца в
державке, регулировку центра бабки.
И Наташа, и Зоя, и Гульнур, и даже «трусиха»
Клава с каждым днем чувствовали себя увереннее.
Наташа добилась от механика цеха разрешения на
пакраску станков, девушкам сделали четыре шкафчика
для инструмента, новые деревянные подмостки.
— Вот что значит женский персонал!—громко
разглагольствовал Павлин.— Тут тебе и слесаря, и пекаря,
и всякая всячина! А на нас, сиротин, ноль внимания.
— А кто вам мешает навести у себя порядок? Меньше
по курилкам шатайтесь! — отвечали девчата.
— Эх, нам бы такого бригадира, — вздыхал Павлин.
— Держи карман шире!..
Вскоре »участок бригады Наташи стал резко
выделяться в цехе. Свежей краской сверкали станки.
Девушки тщательно очищали их от стружек, протирали до
блеска и смазывали маслом. В зеленые новенькие
шкафчики аккуратно складывали инструменты, перед уходом
подметали пол.
— Санитария и гигиена! — разносился по цеху
хохоток Павлина. — Подметать пол и уборщица умеет... А
вы попробуйте дать двести два процента плана!
В последнем Павлин был прав. Из всей бригады
одна Наташа только-только давала норму, остальные не
достигали и восьмидесяти процентов.
— Ничего! — ободряла Наташа.—Москва не сразу
строилась.
Но ей самой было страшно. Ученический период
слишком затян»улся. Как назло, ни одна из ее девочек
не окончила ремесленного училища. Все они пришли на
завод со школьной скамьи. Работали револьверщицами
на самых простых «обдирочных» операциях.
«Неужели оскандалимся? — думала Наташа. — Вся
333
беда в том, что я сама еще слабый токарь. Другого вам
надо бригадира, девочки...»
Однажды Наташа сидела в красном уголке, читая
книгу. Было время обеда. Все потянулись на улицу.
Яша Зайцев давно ждал минуты, когда Наташа будет
одна. Всегда вокруг нее вьются подруги, а при них
начинать разговор было рискованно — засмеют.
И странное дело — на людях он смел и остроумен, а
сейчас, когда ему выпал случай встретиться с Наташей
с глазу на глаз, его охватила внезапная робость. Он
боялся, что острые, со смешинкой глаза Наташи
разглядят нечто большее, чем то, что он собирается ей
сказать.
— Фадеев? — спросил он, заглянув через плечо.
— Фадеев, — ответила Наташа.
— Наташа... — Яков почему-то взглянул на
стеклянную дверь, за которой, матово блестя, уходили в даль
цеха караваны станков. — Я говорил с ребятами... Хотим
вызвать на соцсоревнование...
— Кого?
— Твою бригаду.
Наташа вскинула голову.
— И ты с Павлином заодно? Смеешься!
— Кто же смеется, Наташа! Мои ребята от всей
души... помочь хотим. *
Она быстро взглянула на него и, молча удивившись,
задержала взгляд. В глазах Якова была чистая
прозрачная глубина.
— На буксир хотите взять?
— Что же делать... если буксуете.
•— Буксуем... правда! На одном месте топчемся.
Наташа с досадой махнула рукой.
— Не горюй, Наташа. Вы начали хорошо —
организованно, дружно... прямо глядеть было любо. А теперь
встала заминка. Оно и понятно: главные трудности
подошли. И вот... мы решили... чтобы каждый
передал свой опыт. Возьмем индивидуальное шефство.
Под темной плетенкой наташиных кос, обвитых
вокруг головы, ярко зарделись маленькие мочки ушей.
Закончив проектирование самолета, Николай
Петрович выехал в Москву. Всегда, когда Бакшанов работал
334
над новой конструкцией, он твердо верил, что скажет
новое слово в отечественной технике, и это питало
энергией, давало силы преодолевать все трудности на пути
к цели. Но как только в проекте ставилась последняя
точка, пропадал интерес к завершенному делу и уже
властно звали новые темы и думалось, что
следующая новая работа отразит все лучшее, на что он
способен.
Теперь было другое. Николай Петрович чувствовал,
что созданный, наконец, проект истребителя — большая
и, может быть, самая большая удача за всю жизнь. Это
ощущение не проходило ни в поезде, ни в кабинете
министра, где присутствовали известные всей стране
авиационные конструктор ьв.
Ожидания не обманули его. Проект Бакшанова был
признан заслуживающим серьезного внимания, и через
два дня министр вручил Николаю Петровичу приказ об
организации особого констр»укторского бюро и
назначении инженера Бакшанова его начальникам. Предстояли
немалые заботы о подборе инженеров, конструкторов,
рабочих всех специальностей — от модельщиков до
токарей, организации снабжения.
— Проект — полдела, — сказал (министр. —
Случается, что проект хорош, а построенная машина при
испытании дает посредственные результаты. Беритесь горячо
за дело, Николай Петрович, не остывайте!
«Да! — думал Николай Петрович. — Самое
опасное сейчас — остыть. Тогда пропадет все, что так удачно
найдено в проекте...»
— Я думаю, — продолжал министр, — вас надо
освободить от работы на заводе для того, чтобы вы целиком
отдались постройке опытной машины.
Николай -Петрович вспомнил, как трудно сейчас на
заводе: идет борьба за постройку первого самоходного
комбайна, на очереди серийный выпуск самоходов, а
очень многое, и особенно технология, еще не готово к
этому. Он парторг технических отделов, член партийного
комитета. «Уйти в такое время € завода—пусть для
большой и важной работы... нет!»
Он сказал об этом министру.
— А не трудно будет?
— Наши комсомольцы говорят: чем .трудней, тем
интересней.
— Что ж, развертывайтесь на базе завода.
Министр тепло попрощался с Бакшановым.
Николай Петрович все время откладывал беседу с
сыном. Он опасался, что упрямство Глеба может вызвать
вспышку гнева, и тогда Николай Петрович не мог
поручиться за благополучный исход предстоящего разговора;
Вскоре, однако, ему пришлось с сыном объясниться.
Узнав, что Николай Петрович подбирает токарей для
особого конструкторского бюро, Глеб вечером сказал
ему:
— Папа! Возьми меня в ОКБ.
Николай Петрович, прихлебывая чай, опросил:
— Завод надоел?
— У тебя, я предвижу, работа будет интересней.
Новые детали, есть над чем поломать голову.
— Ты даже с отцом и матерью не откровенен, —
сказал Николай Петрович, отодвигая чашку и чувствуя,
как кровь прилила к лицу. Анна Сергеевна встала и
вышла на кухню.
— А я скажу тебе прямо, что мьи о тебе думаем с
матерью. — Николай Петрович резко поднялся и
отшвырнул ногой стул. — Я давно слежу за твоими
повадками на работе. Повадками рвача, мелкого себялюбца!
И если я не вмешивался до сих пор, то только потому,
что надеялся на воздействие коллектива цеха! Теперь я
вижу, что твоя болезнь зашла слишком далеко!
— Папа... — подернул плечами Глеб.
— Помолчи! — крикнул Николай Петрович. Потом,
остынув, продолжал:—Мне стыдно за тебя, Глеб.
Погляди на свой род. Прадед жив еще! По «гудку, каждое