— Вот-вот, об этом я и хотел тебе сказать. Весь завод
один везешь. А где главный инженер, где главный
технолог, где начальник производства? Почему только и
слышно: директор приказал, директор не велел? Правильно ли
это, Семен Павлович? Мне думается, неправильно.
— Период освоения,— вздохнул Мишин.— Приходится
самому быть диктатором! В целях оперативности. А потом
все уляжется на свое место.
— Но я слышал, ты так работал и во время войны?
— Было дело...
— И я болел этим. В самый ответственный момент
хотелось самому быть одновременно на всех участках,
делать все за всех. Носился из батальона в батальон, из
полка в полк, как угорелый. Командиров полков держал
за спиной, а сам командовал, горе мыкал. А знаешь,
отчего недуг сей? От неверия в людей и переоценки
собственной персоны. Опасный недуг! Надо излечиваться, Семен
Павлович. И самое неприятное, что у тебя уже есть
последователи. Добрывечер, например, работал один, без
актива. А как захромал сам — провалился и цех.
Или есть там еще такой вихрастый бригадир Глеб
Бакшанов. Я, говорит, лучший токарь завода, на мне вся
программа держится. А бригаду забросил. Рабочие не
выполняют норму, плохо зарабатывают. Видишь, куда
кривая пошла?
—' Выходит, во всех бедах виноват один я?
— Нет, не только ты. Виновата и партийная
организация, не сумевшая во-время подсказать тебе.
Из Москвы позвонил заместитель министра, и
Чардынцев не стал дожидаться окончания, обещавшего
затянуться разговора...
377
В одиннадцать часов вечера Мишин позвонил Губа-
чеву:
— Присылай машину за трубами, кладовщики
напутали. Нужного тебе диаметра у меня оказывается
труб — до чортовой бабушки!
Несколько дней директор ходил мрачный, при встрече
с Чардынцевым холодно кивал головой.
Но Мишин долго сердиться не мог. После вечернего
совещания с начальниками и парторгами цехов он
попросил Чардынцева остаться.
— Алексей,— сказал он, глядя на чернильницу,— если
кто-нибудь тебе скажет, что он пуще всего на свете любит
критику и прямо-таки испытывает удовольствие, когда его
щекочут этим острым предметом,— не верь. Критика есть
критика. Брешет, стервец! Поостыв и поразмыслив,
пришел к выводу: ты прав, Алексей. Спасибо!
За дверью послышался звонкий смех, и тотчас же в цех
впорхнула стайка девушек. Это была бригада Наташи.
Тоня взглянула на часы: до гудка оставалось еще сорок
минут.
— Здравствуйте, девочки,— протянула к ним руки
Тоня.— Что так рано?
— Здравствуйте!
— Не спится!
— Второй механический снится! — отозвались
девушки.
Тоня взяла под руку Наташу. Ей нравилась эта
красивая девчонка с темными смелыми глазами.
— Я серьезно, Наташенька: что всполошились так
рано?
— У нас ежедневные занятия. Сегодня — чтение
чертежей.
— А кто преподает?
— Когда сами, когда Добрывечер.
«А я этого не знала»,— подумала Тоня, досадуя на то,
что она, парторг, и впрямь плохо приглядывалась к людям,
и одновременно радуясь хорошему начинанию.
— Молодцы! — похвалила она-.
— Какое тдм молодцы! — обиженно повела плечом
Наташа.— Прочитайте, что пишут о нас в «Резце». Они
как раз поравнялись со стенной газетой, висевшей у кон-
хорки диспетчерской.
378
Наверху большими красными буквами было
написано:
«Отгадайте загадку!»
Ниже шел текст:
На язык остра, в работе быстра,
Сама достигла заоблачных высот,
А хвост от земли не оторвет.
А внизу маленькими буквочками, похожими на
мелкую стружку, отгадка: «Наташа и ее бригада».
— Это все Яшка! — раздраженно бросила Наташа.
— Зайцев?
— Ну конечно! Кому же еще? «Черепахи у тебя в
бригаде,— говорит,— другие по три нормы дают, а твои
девчата еле-еле за норму перевалили». А того не знает,
сколько нам стоило труда нормы достигнуть. По утрам
и по вечерам учимся, догоняем. На танцах уже не
помню когда были. Девчонки просятся — не пускаю!
— Строга! — засмеялась Тоня.— На танцы тоже надо
поспевать.
Она вспомнила недавний разговор с комсоргом.
— Бригада Наташи самая' дружная,— сказал Зайцев
с застенчивой восторженностью.— На собраниях — на
одной скамейке, в столовой — за одним столом. Да что в
столовой! Назначил один наш парень свиданье с
Наташей. Так что вы думаете? Вся бригада пришла!
— Наташенька,— проговорила Тоня.— Завтра цеховое
собрание. Ты должна.выступить и от имени бригады
взять обязательство давать по две нормы.
— Две нормы? — шопотом повторила Наташа. Лицо ее
испуганно вытянулось.— Это... сейчас... невозможно.
— Возможно! — твердо сказала Тоня.— Трудно, очень
трудно, но возможно. По-новому огляди свое хозяйство,
своих девчат. Иными глазами, понимаешь? С точки
зрения новых задач. И ты найдешь все, что нужно.
— Ой, Антонина Сергеевна, как вы меня
ошарашили, — растерянно произнесла Наташа. — Может, другую
бы бригаду выбрали, а? Глеба, например? Или Зайцева?
— Ты историю партии изучаешь? — спросила вдруг
Тоня.
— Седьмую главу начали. До февральской
революции дошли.
— Помнишь, в четвертой главе Сталин говорит,
примерно, так: пусть новое еще слабое, но если оно растет*
379
если оно имеет будущее, оно неодолимо. Твоя бригада,
Наташа, имеет будущее.
Тоня промолчала о другой стороне своего замысла:
«Если бригада Наташи станет давать по две нормы, куда
денут глаза от стыда опытные токари. Девчата
раздразнят их мужскую, их профессиональную гордость...»
Тоня взглянула на стоявшую с поникшей головой На*
ташу и звонко рассмеялась:
— Я помню, в детстве, когда молоко готово было вот-
прокиснуть, мать, пробуя его и опасливо морщась,
говорила: «молоко задумалось». Так и ты, Наташа. Ну,
чего ты испугалась? Это так на тебя непохоже!
— Я-то не испугалась,— ответила Наташа
нерешительно. — Да вот девчонки мои не перетрусят ли...
— Тогда пойдем, я с ними поговорю...
Наташа вскинула голову.
— Нет, Антонина Сергеевна. Я уж потолкую с ними
сама!
— Ну, ну. Пожалуй, правильно. А то я их еще вспугну,
как воробьят,— добродушно поддразнивая, сказала Тоня.
— Воробьят! — обиделась Наташа.— Орлицы они у
меня, вот кто! Квалификации только не хватает... Вот
увидите, они еще так крыльями взмахнут...
— А я о чем говорю? — удовлетворенно засмеялась
Тоня, обнимая Наташу.— За твоей бригадой — будущее.
Диалектика!
Вечером Наташа собрала бригаду.
-— Вот что, девчонки: посидели на одной норме —•
будет!
Девушки беспокойно загомонили:
— Что ты, Наташа!
— Давно ли бранила нас, что нормы не выполняем.
Добились, наконец. И вот — на тебе!
— Опять плохо!
— Добились! — сказала Наташа с глухим
раздражением.—Достигли высшего предела! А что другие
комсомольцы по три нормы дают,— до этого вам дела нет?
— Много ли таких? Пять-шесть ребят на весь цех? —
возразила Клава. Густая чолка прикрывала ее лоб,
нависая над бровями.
— Шестью картофелинами посеешь огород? Нет?
Вот и надо, чтобы весь цех был стахановским. Вон
в «Резде» карикатуру на меня нарисовали, — продол-
зы
жала Наташа. — Хвост, что у крокодила, по земле
волочится. Подводите вы меня, девчонки. Нельзя так дальше!
— Где нам за тобой угнаться, Наташа! — вздохнула
Гульнур.
— Почему? Чем вы хуже меня?
Клава сузила глаза и, прицелясь, выпалила:
— Тебе Глеб все секреты передал!
Наташа усилием воли сдержала негодование.
— Я от вас ничего не прячу. Все, чему научилась у