И, словно желая проверить справедливость отцовского наблюдения, Бачева задержала взгляд на Тинати. Тинати, казалось, забыла о Бачеве. Кого-то лихорадочно выискивала в толпе. Однако настойчивый взгляд Бачевы все же почувствовала и, обернувшись, грустно улыбнулась:
— Хотела бы я знать, где он? Почему его не видно?
Бачева ничего не ответила. Ей гораздо интереснее было наблюдать за людьми, чем выяснять, куда девался Ушу. Приглядываясь к прохаживающимся горожанам, она заметила в толпе несколько знакомых лиц. Один из вельмож Абуласан, высокий худощавый мужчина в табачного цвета вязаной шапке — амир Картли, правитель Тбилиси и член царского дарбази, проходя мимо Бачевы, тепло улыбнулся ей и сказал супруге:
— Вот и дочь купца Занкана здесь! — И, пройдя несколько шагов, снова повернулся к ней: — Ты ведь помнишь, кто этот Занкан?
Жена Абуласана, полногрудая, голубоглазая женщина, кивнула головой и с улыбкой произнесла:
— Он, кажется, не погрешил против истины!
Всю предыдущую неделю город полнился разговорами о Занкане Зорабабели, что, впрочем, было неудивительно. В воскресенье после полудня семейство Панаскертели устроило званый ужин по весьма своеобразному поводу: отныне мы не иудеи, объявили они, мы публично отказываемся от иудейской веры и празднуем нынешнюю Пасху вместе с истинными христианами!
Давно уже иудеи не переходили в христианскую веру, люди и не помнили последнего случая, когда еврей отказывался от своей веры.
Занкан, получив приглашение на ужин, во всеуслышание заявил:
— Неверный иудей никогда не станет истинным христианином! Евреи как-нибудь обойдутся без Панаскертели, дай Бог, чтобы это семейство не приняло завтра маздеизм!
Насмешливый тон Занкана кое-кому пришелся не по душе — разве принятие христианства достойно осмеяния?! Но Саурмаг, член царского дарбази, высказался вполне определенно:
— Занкан прав! Перекати-поле только подрывают веру!
Тинати скрылась в толпе, и Бачеве стало скучно одной. Именно в этот момент она почувствовала на себе чей-то настойчивый взгляд. Бачева насторожилась, ею овладело неведомое дотоле желание дать отпор тому, кто так смотрел на нее, а отпор заключался в том, что она показала смотрящему спину.
Дочь Занкана стояла, опустив голову, упершись глазами в землю, и злилась — кто и почему смеет так глазеть на нее.
Как бы назло она не поднимала головы, не хотела показывать своего лица. Потом подумала, какой-то наглец уставился на нее, а она ведет себя, как ребенок, который дуется на маму, и, разозлившись, подняла голову и оглянулась, всем своим видом говоря: ты не только назойлив, но и нахален!
Бросив на незнакомца мрачный взгляд, она вдруг залилась краской и быстро опустила голову. Зажмурившись, перевела дух — ей показалось, она взглянула не на незнакомого парня, а на само воплощение юности, весны — матовый цвет лица, светлые усы и борода, голубые глаза, но главное — улыбка, которая согревала, как дыхание весны. Злость куда-то испарилась, и она улыбнулась в ответ.
Кому улыбнулась? Незнакомцу? Нет, тому, что предстало ее глазам — весне. Это была замечательная картина — чистое апрельское небо и улыбающийся незнакомец… Она не смогла удержаться от ответной улыбки!
И улыбнулась.
Именно в этот момент ударили в колокола. Состязания начались. Незнакомец взял коня под уздцы, еще раз улыбнулся Бачеве и пошел к месту сбора, туда, где развевалось огромное знамя состязаний. Не пройдя и десяти шагов, он обернулся, дружески махнул Бачеве рукой и продолжил путь.
Скачки начались — земля гудела под ногами несущихся коней. Можно было подумать, что там, куда они мчались, их седоков ждало не признание публики, а грамота, дарующая бессмертие… Всадники с гиканьем погоняли коней, от них не отставали и зрители. От криков и шума голова шла кругом. И это гиканье, шум и порой непристойные выкрики выдавали тот факт, что всего несколько десятилетий назад страной правили иноверцы. Вопли жителей пустыни, издаваемые зрителями, только пугали коней. Но люди не понимали этого, как не понимали и того, что, изгнав арабов из страны, они не смогли вытравить их след из своих душ. И это подтверждалось несвойственным грузинам гиканьем, оглашавшим окрестности.
Бачева не отрывала глаз от несущихся коней, но в мыслях была далеко отсюда. Перед глазами у нее стоял улыбающийся незнакомец, и она искала его в толпе, но тщетно.
А потом и вовсе потеряла надежду увидеть его, и сердце у нее больно сжалось. Скачки ее ничуть не интересовали, и теперь она сидела на свежевыструганной доске, предаваясь невеселым мыслям. Она даже не сразу поняла, что сказала Тинати, неизвестно откуда возникшая перед ней. Нет, она, конечно, услышала ее слова: «А вот и Ушу!», но не осознала их смысла. А ее растерянность усугубилась еще и тем, что незнакомец снова стоял перед ней и улыбался своей удивительной солнечной улыбкой.