- В каком смысле работать? - небрежно поинтересовался Гэлбрейт.
Толстый шеф вскочил, словно его ужалила в нос пчела. Он сжал мясистый кулак и двинул Гэлбрейта в челюсть с сокрушительной, по всей видимости, силой. Голова Гэлбрейта откачнулась примерно на полдюйма.
- Не надо, - сказал он. - А то надорвете пупок, и что тогда будет с департаментом?
Он оглянулся на меня и снова посмотрел на Фулвайдера:
- Сказать ему?
Фулвайдер тоже взглянул на меня, чтобы проверить, какое впечатление произвел спектакль. Рот у меня был разинут, а на лице столько же понимания, сколько у деревенского мальчика на уроке латыни.
- Ну скажи, - проворчал он, сжимая и разжимая кулак.
Гэлбрейт закинул толстую ногу на угол стола, выбил трубку, потянулся за бутылкой и налил себе виски в стакан шефа. Он вытер губы и широко осклабился. Рот у него был такой, что дантист мог бы засунуть туда по локоть обе руки.
- Когда мы с Дунком сунулись в эту малину, - сказал он спокойно, - ты лежал холодненький на полу, а над тобой стоял долговязый тип с дубинкой. Баба стояла у подоконника возле кучи газет. О'кей. Долговязый начинает вешать нам какую-то лапшу на уши, тут где-то позади начинает выть собака, и мы оборачиваемся в ту сторону, а баба в это время вынимает из-под газет двенадцатикалиберный обрез и показывает нам. Что нам оставалось делать? Только постараться быть паиньками. Она не могла промазать, а мы могли. У долговязого в штанах оказались еще пушки, и они связали нас как миленьких и запихали в чулан, а там было достаточно хлороформа, чтобы успокоить кого хочешь без всяких веревок. Потом мы услышали, как они отчалили на двух машинах. Когда мы выбрались, жмурик валялся там один. Так что нам пришлось состряпать эту штуку для газет попристойнее. Никаких новых концов мы до сих пор не нашли. Ну как, вяжется с твоей историей?
- Неплохо, - сказал я. - Насколько я помню, эта женщина сама звонила в полицию. Но я, конечно, мог ошибиться. Все остальное отлично увязывается с тем, что я лежал оглушенный на полу и ничего больше про это не знаю.
Гэлбрейт посмотрел на меня довольно злобно. Шеф разглядывал свой большой палец.
- Я пришел в себя в частном дурдоме, где лечат наркотиками и виски, на Двадцать девятой улице, - сказал я. - Хозяина зовут Сандстрэнд. Они накачали меня до такой степени, что я думал, будто я любимый десятицентовик Рокфеллера, и все старался прыгнуть орлом вверх.
- А, этот Сандстрэнд, - задумчиво произнес Гэлбрейт. - Этот тип давно уже зудит у нас как блоха в штанах. Может, мы сходим и дадим ему в морду, шеф?
- Ясно, что это Фермер Сейнт отправил туда Кармади, - задумчиво произнес Фулвайдер. - Значит, у них должна быть какая-то связь. Я думаю, вам, пожалуй, стоит съездить. И возьмите с собой Кармади. Как, хотите туда прокатиться? - спросил он меня.
- Неужто нет? - откликнулся я с энтузиазмом.
Гэлбрейт посмотрел на бутылку. Он проговорил осторожно:
- За этого Сейнта и его сестру объявлено по куску вознаграждения. Если мы их возьмем, как будем делить?
- Я не в счет, - сказал я. - Я на твердом жалованье с покрытием всех расходов.
Гэлбрейт снова осклабился. Он качался на каблуках, и ухмылка его излучала самое густое дружелюбие.
- Ладненько. Машина ваша у нас в гараже внизу. Насчет нее нам позвонил какой-то япошка. Поедем на ней - мы с вами вдвоем.
- Может, вам нужна помощь, Гэл, - неуверенно пробурчал шеф.
- М-м-м. Нас с ним вдвоем и так целая куча. Он крутой мальчик, иначе бы он тут сейчас не разгуливал.
- Отлично, - радостно сказал шеф. - Еще по маленькой на дорожку.
Но он все еще был не в своей тарелке. Он забыл про свой кардамон.
7
При дневном свете это было приятное место. Под окнами густо цвели кремово-желтые бегонии, анютины глазки большим круглым ковром устилали подножие акации. Алая вьющаяся роза на шпалере закрывала одну сторону дома, а с другой стороны, у стены гаража, нежно щебетали среди душистого горошка бронзово-зеленые колибри.
Можно было подумать, что здесь живет какая-нибудь состоятельная пожилая пара, приехавшая к океану только для того, чтобы получить на старости лет как можно больше солнца.
Гэлбрейт сплюнул на подножку моей машины, выбил свою трубку, распахнул калитку и, поднявшись по дорожке, прижал большим пальцем медную кнопку звонка.
Мы подождали. В двери приоткрылось окошко, и длинное желтое лицо санитарки выглянуло к нам из-под крахмального чепчика.
- Открывайте, полиция, - прорычал Гэлбрейт.
Лязгнула цепочка, отодвинулась задвижка. Дверь отворилась. За ней стояла санитарка шести футов росту, с длинными руками и огромными кистями идеальный подручный палача. Вдруг с ее лицом что-то случилось - я не сразу сообразил, что это была улыбка.
- Да это же мистер Гэлбрейт, - прощебетала она высоким и в то же время гортанным голосом. - Как поживаете, мистер Гэлбрейт? Желаете видеть доктора?
- Ага, и сию минуту, - проворчал рослый полисмен, протискиваясь позади нее.
Мы прошли в холл. Дверь офиса была закрыта. Гэлбрейт толкнул ее. Я стоял за его спиной, а за моей все еще чирикала огромная санитарка.
Абсолютно непьющий доктор Сандстрэнд освежался с утра пораньше из новенькой литровой бутылки виски. Его редкие, мокрые от пота волосы колечками прилипли к вискам, а на костлявой маске лица появилось, кажется, много новых морщин, которых еще не было вчера вечером.
Он поспешно отдернул руку от бутылки и одарил нас своей чарующей улыбкой мороженой рыбы. Он заметно нервничал и поэтому заговорил с нами возбужденно:
- В чем дело? В чем дело? Я, кажется, распорядился...
- Э, уймитесь, - сказал Гэлбрейт и плюхнулся на стул напротив доктора. - Катись, сестра.
Санитарка еще что-то прочирикала и вышла. Дверь закрылась. Доктор Сандстрэнд разглядывал мое лицо. Вид у него был не очень счастливый.
Гэлбрейт, поставив оба локтя на стол, подпирал кулаками свою выдающуюся челюсть. Он не сводил неподвижного ядовитого взгляда с сидевшего как на иголках доктора.