Один из скептически выглядевших мужчин открыл мой паспорт «Николас Андерсон», уставился на фотографию, а затем осмотрел мое лицо.
Я заполнил форму, пока он проверял мой паспорт в архиве в углу позади него. Удовлетворенный, он нацарапал мое имя на желтой карточке казино с двумя бордовыми полосками сбоку и пододвинул ее ко мне.
Двое охранников у входа в Les Salons de la Mer кивнули мне, когда я подошел к двери.
Я стоял на вершине трех мраморных ступеней, ведущих в роскошный зал; комната на разных уровнях, широкая и длинная, как футбольное поле, полностью покрытая красным. Напротив меня алые шторы обрамляли окна с видом на море. На маленьких балконах снаружи, залитых лунным светом и влажным весенним бризом, пары пили напитки и беседовали, перекрывая шум уличного движения. Между мной и балконами слева и справа стояли столы. Рулетка, кости, баккара, блэкджек, écarté , trente et quarante . Под мягким светом кроваво-красных экранов вращались серебряные шестеренки, карты шептались о зеленую ткань, стучали игральные кости и текли фишки в непрерывном круговороте потерь и прибылей.
Я быстро прошел через комнату, остановившись в одном из двух баров, чтобы выпить. Народу в начале сезона было немного. Несколько столиков были закрыты. Время от времени над гулом резко раздавался голос: « Риен ne va plus», и тут я услышал тиканье шарика из слоновой кости о стенки рулетки.
Ничего особенного в публике не было. Американцы столпились вокруг столов для блэкджека и игры в кости . Группа баккара состояла в основном из британцев и пожилых людей, а международная сцена была сосредоточена вокруг столов для рулетки. Там было несколько вездесущих японцев в синих костюмах, белых рубашках и настоящих галстуках, два араба, горстка греков, несколько скандинавов, испанец, немцы, англичане и американцы.
Сидя на свободных стульях, напряженные пожилые женщины, вооруженные огрызками карандашей, склонились над листами бумаги, разрабатывая строгие системы вроде Д'Аламбера и Отмены .
Я встал позади одной из этих старых женщин за столиком, ближайшим к входу. Там у меня было поле зрения, которое не позволяло никому проникнуть незамеченным через главный вход.
Я дал одному из крупье двести пятьдесят франков. «В фишках по пять», — сказал я ему. Купюры исчезли в настольном сейфе через жадную щель с латунным носиком. Из сокровищницы, полной разноцветных жетонов разного достоинства, ко мне скользнуло пятьдесят желтых дисков. Я позволил им дождем стечь в карман куртки.
На какое-то время я позволил себе уснуть под звоном ставок, грохотом колеса, ритуальными криками крупье, слитыми в бесконечный ритм:
- Нёф . Руж. Нарушение. Faites fox jeux. Риен не ва плюс. Кинз. нуар. Нарушение. Faites vous jeux. Риен не ва плюс. Винт-хуит. Руж. пара. '
Каждый раз, когда дверь открывалась, я с надеждой поднимал глаза, но тщетно.
Я полез в карман и начал делать ставки. Иногда стол забирал мои фишки, иногда отдавал. Мои мысли были только наполовину о колесе. Я играл по более высоким ставкам.
Прошло полтора часа. Заскучав, я переключился на ставки на отдельные числа. Я сложил количество букв в Нике Картере, довел до десяти — и проиграл. Я сложил количество букв в Николасе Андерсоне, поставил на шестнадцать и снова проиграл. Я сложил буквы Дэвида Хока, поставил на девять и проиграл. Я сложила количество букв в Николь Кара и снова поставила на десять.
Моя фишка была только на числе на зеленом листе, шанс 37 к 1. Крупье шевельнул запястьем, и огромное колесо начало вращаться против часовой стрелки. Мяч из слоновой кости метнулся в колесо по часовой стрелке против потока черного дерева, словно метеор в ночном небе. ' Риен ne va plus, — рявкнул крупье. Колесо замедлилось. Мяч выпал из-под ободка, перескочил через перегородки, замедлился, подпрыгнул раз, другой и упал в коробку номер десять. Грабли подтолкнули ко мне стопку желтых фишек и одну розовую стофранковую.
Я подобрал их, сунул несколько желтых крупье, сделавшему ставку, и наклонился, чтобы собрать остальные.
Когда я снова поднял взгляд, она стояла там, прямо напротив меня, по другую сторону стола. Она была захватывающей. Медово-светлые волосы, убранные с ее загорелого лица и перевязанные бледно-зеленой лентой, обнажали высокие скулы, подпираемые красотой, которую не могло проследить время. Тонкое белое платье с низким вырезом на шее, чтобы показать пышность ее полных грудей, свисало с ее богато сложенного тела. Я увидел, что ничто не мешает ее твердым соскам прижаться к прохладной нежной ткани.