Говорили о современной опере. Не переставая есть, пить и похваливать многочисленные сорта варенья, которые подвигала ему Олимпиада Андреевна, Айзенштадт громко высказывал свои взгляды на этот вопрос. Он, Айзенштадт, считает, что современная опера вообще не может существовать. Ему думается, что когда на сцену выходит человек в современном костюме и вместо того чтобы попросить у жены — простите — свежие носки, поет об этом, — зрителю только смешно.
Марья Андреевна возражала.
— Нет, нет, — весело ответил Айзенштадт, — при всем моем уважении к вам, скажу прямо… — Он смешливо прищурился. — На этот вопрос могут быть только две точки зрения: одна — моя и другая — ошибочная…
Ни на минуту не умолкала и Софья Аркадьевна. Ее грудной смешок тревожил и волновал Павла.
— …Очень просим, — говорил Барской своим высоким и вместе с тем приглушенным голосом Косенко. — Очень вас просим. Это такое большое для всех нас удовольствие…
Барская отказывалась, но, сдавшись на просьбу Марьи Андреевны, села за пианино.
Павел, как вынул спичку, собираясь зажечь ее, так и замер посреди комнаты. Пианистка играла ту самую песню, которую пел женский голос там, в парадном, когда он вышел из тюрьмы.
…Над пыльной, раскаленной закатной степью, поросшей тревожно шумящей полынью, распластав огромные крылья, парил орел. В безысходной тоске он рвал когтями покрытую жесткими серыми перьями грудь, и капли крови — одна за другой — кап-кап-кап — падали в горькую пернатую полынь, и не было конца этой боли и этой муке…
По телу у Павла пробегал морозец удивительного ощущения. Хотелось не то заплакать, не то стукнуть кулаком по столу: «Еще не все пропало! Верьте мне! Я еще сделаю что-то очень хорошее!..»
Когда Барская, привычно улыбаясь, обернулась на аплодисменты, к ней подошел Павел.
— Что это вы играли?
— «Жаворонок» Глинки — Балакирева.
— «Жаворонок»? — с сомнением повторил Павел. — И песня есть такая?
— Романс.
негромко запела пианистка.
— Не может быть! — убежденно сказал Павел.
— Что не может быть? — не поняла Барская.
— Не может быть — жаворонок, — повторил Павел. — Как же так — жаворонок?.. Вы слышали — как он поет? Это веселая, весенняя птица, и поет она весело, радостно. А это… это другая песня.. Это совсем не похоже на жаворонка…
Он чувствовал себя обманутым.
Барская потом осторожно осведомилась у Марьи Андреевны о Павле.
— Это наш друг, — лаконично ответила Марья Андреевна.
— Очень оригинальный человек, — заметила Барская, для которой, как это часто бывает у музыкантов, музыка никак не была наполнена конкретным содержанием.
Прощаясь, Софья Аркадьевна задержала в своей жесткой, сильной руке руку Павла и лукаво улыбнулась.
— Так мы вас ждем, — сказала она подчеркнуто громко.
…— Павел дома? — спросила Софья Аркадьевна, придя на следующий вечер.
— Дома, — ответил Алексей, который открыл ей дверь. — Входите, пожалуйста. — Вслед за ним вышла в переднюю Олимпиада Андреевна. — Сейчас я его позову.
— Пожалуйста. Такая беда! У нас перегорели пробки, и нет света. Я хотела попросить его починить.
— Там тебя просит Софья Аркадьевна, — сказал Алексей сухо.
Павел надел пиджак и, ощущая неловкость даже в спине, словно за ворот попали остья, отправился вслед за соседкой.
В передней со свечкой в руках стоял Олег Христофорович.
— Добрый вечер, — сказал он рассеянно Павлу. — У нас нет света. Перегорели пробки.
— Да, — сказала Софья Аркадьевна, — Павел Михайлович обещал помочь. Я очень на это рассчитываю. Вы понимаете в электричестве?
— Да нет, — ответил Павел, — не очень. Но давайте, попробую… Пробок запасных у вас нет?
— Нет. Скоро год, как прошу домработницу купить. Хоть бы ты позаботилась, — сказал жене Олег Христофорович.
Павел вывинтил пробки, осмотрел их, поставил «жучков». Свет по-прежнему не загорался.
— Вы не беспокойтесь, не беспокойтесь, — сказал Олег Христофорович. — Мы вызовем монтера. Где только найти его вечером?
— А у вас раньше не было там «жучка»? — спросил Павел.
— Был, — ответил Олег Христофорович. — Я сам как-то вставил. Собрался на следующий же день заменить настоящим предохранителем, но по рассеянности забыл.
Павел снова осмотрел счетчик. Он заметил, что один из вводов у клеммы перегорел и оплавился.
— Нельзя же ставить такого «жучка», — стал он выговаривать Олегу Христофоровичу. — У вас вся проводка могла сгореть. А она у вас скрытая, заделана в стенку. Попробуй потом почини…