прочел он нараспев, слегка закатив глаза и дирижируя себе то одной, то другой рукой.
— Да, сложней, — подтвердил Максим Иванович, проникаясь все большей симпатией к Валентину Николаевичу.
— Подслушал я недавно — совершенно случайно, конечно, — сказал Валентин Николаевич, — интересный разговор. — Он наполнил рюмки коньяком, чокнулся с Максимом Ивановичем и, прожевывая яблоко, продолжал: — Разговаривали мальчишки. Лет, может, по шесть-семь. Один говорил другому. «А вот у моей, мамы есть такие духи, что просто фокусы можно показывать». — «А какие?» — «Красная Москва». Сколько бы ты ни мылся, возьмешь на ватку немножко этих духов, потрешь руки — и ватка становится черная…» А я подумал — как хорошо, что многим из нас не приходится тереть руки этой ваткой…
— Да, это хорошо, — подтвердил Максим Иванович.
21
Алексей поднялся и с негодованием почувствовал, что стул тащится за ним. Он приклеился. Это было очень смешно, но никто из присутствующих даже не улыбнулся.
— Так вы порвете… — запинаясь, сказала молодая сотрудница лаборатории Зина, настолько стыдливая, что даже не решилась назвать, что именно может порвать Алексей. — Я сейчас принесу растворитель.
— Не нужно, — нетерпеливо и раздосадованно ответил Алексей.
Он с силой толкнул стул, подозрительно посмотрел на сиденье — не осталось ли там куска ткани — и ушел.
Сотрудники лаборатории ему сочувствовали, и его это не радовало, а сердило. Откуда им все было известно?
Он старался поменьше бывать дома, где Марья Андреевна и Олимпиада Андреевна, которые делали вид, словно ничего не произошло, раздражали его так же, как знакомые, которые своим поведением подчеркивали, что что-то произошло.
Эти медленные дни тяжелых раздумий были днями больших успехов Алексея. Его, кандидата химических наук, избрали членом-корреспондентом республиканской академии. О нем часто писали в газетах, а на обложке «Огонька» появился его портрет. Его скромность, его искреннее стремление не выделять себя, его трудолюбие и добросовестность вызывали симпатию.
Клееная одежда получала все большее распространение. Новый метод, предложенный Алексеем и Максимом Ивановичем, начали применять многие фабрики страны. Газеты писали, что швейные машины скоро станут таким же анахронизмом, как граммофон с трубой.
В эти трудные дни ему почему-то очень хотелось увидеться с Павлом. Когда он сейчас перебирал в памяти друзей и знакомых, он вдруг с удивлением подумал, что Павел — единственный человек, которому он мог бы и хотел рассказать о том, что произошло. Это желание было настолько сильным, что после работы он, не откладывая, отправился на вокзал, сел в вагон электрички и поехал на стройку.
В вагоне было душно — в это время дня много людей, живших под Киевом, возвращалось к себе после работы; Алексей весь день ничего не ел, болела голова, и его тошнило.
Лицо Алексея застыло в озабоченном и отчужденном выражении, на запавшие глаза от надбровных дуг упала тень, щеки и свежевыбритый подбородок казались синеватыми.
Он не скоро выяснил, где живет Павел, а потом оказалось, что всего минут пятнадцать назад Павел на попутной машине уехал в Киев.
Хмурый и разочарованный, Алексей вернулся домой.
Вечером пришел Павел.
Он выглядел смущенным и озабоченным.
— Я хотел, понимаешь, посоветоваться с тобой по одному делу, — сказал он Алексею.
— Хорошо, — сдержанно ответил Алексей. — Да и я с тобой, кстати, хотел поговорить.
Он поднялся, собираясь пригласить Павла в свою комнату, но Марья Андреевна предложила:
— А может быть, вы прежде чаю попьете? Ты, Алеша, сегодня и не обедал.
— Хорошо, — согласился Павел. — Да у меня дело не секретное.
С аппетитом уплетая буженину, щедро положенную на его тарелку Марьей Андреевной, Павел рассказывал:
— Вот, понимаешь, какая штука… У меня — такая мысль… вроде рационализации… или не знаю, как сказать… С перегонной системой этой…
— Какой системой?
— Ну, которая стояла в твоей лаборатории… Не знаю, как она правильно называется… Когда я, — он улыбнулся смущенно, — когда я уборщицей там работал… Так вот, если эту печку электрическую, которая сжигала кислород, перенести вперед, а баллоны с жидким воздухом поднять наверх и сделать вроде змеевика — так система эта, я думаю, будет лучше работать…
Углубленный в себя Алексей с отсутствующим и сухим выражением худого лица медленно размешивал ложечкой чай.
— Профессор Порайкошица уже пробовал это сделать в своей лаборатории, — рассеянно ответил он. — Ничего не вышло.