Павел уселся на детском стульчике и взял Сашу на руки. Оля забралась на стульчик сзади. Уцепившись за плечо Павла, она залезла на спинку, сорвалась и больно стукнулась коленкой.
— Что ты делаешь! — крикнул на нее Павел. — Разобьешься!
Девочка обиженно и гордо сжала губы.
— Не кричите на меня — я не вашая, — ответила она строго.
— А чья же ты?
— Папина.
— Папа говорил не трогать. А Оля трогала, — рассказывал тем временем Саша. — И она ка-ак завизжит своей головой…
— Кто завизжал головой? Оля?
— Тетя.
— Какая тетя?
— Теревизорная.
Вернулась Клава и растолковала, что Оля без спроса повернула рукоятку телевизора. Раздался визг, и у тети на экране вытянулась голова.
— Не тяжело вам с ними, с тремя? — спросил Павел.
— Тяжело, — сказала Клава. — Но ничего, справляемся.
Петр Афанасьевич поздоровался с Павлом так, словно виделся с ним полчаса тому назад.
— Ну что, будем обедать? — спросил он у жены.
— Сейчас, — ответила Клава.
— Как же ты живешь? — спросил Петр Афанасьевич, пока Клава подавала первое блюдо.
Вопрос его прозвучал довольно равнодушно.
Павел начал рассказывать. Петр Афанасьевич слушал его молча, что-то взвешивая про себя.
— Ты говоришь — жесткость, — сказал он наконец. — А есть еще такое слово — черствость. Я тебе так скажу — может быть, эти самые святые угодники действительно очень любили всех людей. Но у обыкновенного человека друзей может быть не много — ну, десять, ну, двадцать, ну, сто… И по тому, как человек относится к своим друзьям, проверяется, какой он человек. И не знаю, большая ли польза в учебе, если ты из-за нее не побывал на похоронах Коляды, на свадьбе у Васи Заболотного. Так-то. А теперь давай кушать.
Павел взял ложку, но сейчас же положил ее.
— После таких слов и есть не захочется, — сказал он.
— А ты думал, какие я тебе слова буду говорить? Танцевать начну? Спасибо, что оказали нашему семейству милость — навестили нас наконец?..
— Но, Петр же Афанасьевич…
— А я тебе скажу, — перебил его Сулима. — Я думал, что ты обо мне вспомнишь, как только у тебя неприятность или горе какое случится. Может, и сейчас с этим пришел?
— Ну, знаете! — вскочил из-за стола Павел.
— Петя, — укоризненно протянула Клава.
Павел молча пошел к выходу, ожидая, что Петр Афанасьевич его окликнет.
— Павел, — позвала Клава.
Павел приостановился.
— Не нужно, — жестко сказал Петр Афанасьевич. — Пусть идет, если он только этому научился… Если научился только поворачиваться спиной, когда, слышит правду.
Павел рывком распахнул дверь.
6
— Еще Толстой нас учил судить о людях не по их наружностям, а по их внутренностям, как написала какая-то ученица в своем экзаменационном сочинении. А «внутренности» у него очень интересные. Правда, их не сразу увидишь. Неразговорчив. Но как это вы, человек наблюдательный, не заметили ничего, кроме того, что он говорит «молниеотвод», а не «громоотвод»?
— Не знаю. Мне трудно судить, — сказала Лена. — Но мне и сейчас кажется, что «волшебная ручка» сыграла значительно большую роль, чем та, которую вы отвели ей в своем очерке…
— Он владеет тремя европейскими языками. Блестяще защитил диплом. Сделал крупное открытие в химии. Но дело не в этом. Я взял у него любопытный документ. Очень любопытный. Сожалею, что не сумел использовать его в очерке.
— А что это такое?
— Вам это будет очень интересно. Вы встречались с ним еще в те дни, когда он работал на строительстве. Сравните.
Валентин Николаевич открыл ключом ящик своего стола и вытянул тоненькую исписанную тетрадь. Он перелистал ее, закрыл и положил сверху ладонь.
— Очевидно, в Сердюке, при всех его успехах в науках, все же очень ощущался недостаток общей культуры, — сказал он медленно. — Знаний, какими в большей или меньшей степени обладает каждый образованный человек. Знаний, которые накапливаются в результате чтения художественной и научно-популярной литературы, изучения истории, географии и просто в результате привычки регулярно просматривать газеты и журналы… И вот Марья Андреевна ежедневно читала ему двухчасовую лекцию курса, который она назвала «историей химии». По словам Сердюка, это были самые интересные его часы. Это был, очевидно, не курс «истории химии», а курс истории науки, курс истории культуры. Вязмитина уделяла наибольшее внимание связи химии с развитием других наук, промышленности, с развитием потребностей человека. Но дело и не в этих лекциях… Марья Андреевна — человек редких знаний, и я думаю, что такие лекции не стоили ей большого труда. Дело в выписках Сердюка. Из заметок, которые он вел во время этих занятий. Из книг и статей, которые он читал по рекомендации Марьи Андреевны… Я попросил у него одну из таких тетрадей, — торжествующе поглядел на нее Валентин Николаевич. — Ознакомьтесь с ней. — И он протянул тетрадь Лене.