— А-а! Девушки-голубушки, душеньки-подруженьки! — еще издали заголосил Горн, сняв широкополую шляпу неопределенного цвета и, как пращей, покручивая ею над головой. — Чем обязаны мы, недостойные стрелки, такой необыкновенной встрече? Писарь, ветречай!
Писарь помчался навстречу, крутя обрубком хвоста. Уши его развевались, как флаги. Добежав до девушек, он начал подпрыгивать вокруг них на задних лапах, норовя лизнуть чью-нибудь руку и радостно повизгивая.
— Какие ветры понесли вас в леса? — театрально подбоченясь, спросил Горн, когда он и Алексей поравнялись с девушками. — Уж не по нашим ли следам?
— Хотели помочь вам донести добычу, — ответила Таня. — Много настреляли?
Алексей молча показал подвешенных к поясу двух тетерок и косача. Горн уныло погладил свой почти пустой ягдташ.
— Мне повезло необыкновенно, — сказал он, доставая из ягдташа какую-то большеголовую птицу. — Полюбуйтесь!
— Сова… — всматриваясь, проговорила Валя.
— Совершенно верно! — горестно усмехнулся Горн. — Сова! Уважаемый товарищ начальник библиотеки, натуральная сова! Весь мой улов. Кстати, нет ли у вас там литературки по сверхметкой стрельбе? А то вот уже два года занимаюсь охотой, а, кроме ворон, сов и коростелей, добычи не доставлял. Впрочем, сегодня виноват вот этот вислоухий субъект. Фью-ить! Писарь! Поди сюда, изменник! У-у! Канцелярская душа! Представьте, всю охоту сегодня на компаньона работал.
Горн покосился на Алексея, и в глазах его сверкнула искорка приятельского ехидства. С ловкостью заправского кавалера он подхватил обеих девушек под руки.
— Кому везет на охоте, тому не везет в любви, — изрек он, оглянувшись на Алексея. — Шагайте позади, дорогой Робин Гуд, только смотрите, не вздумайте стреляться на почве ревности!
Алексей был в плохом настроении и всю дорогу не сказал ни слова. Он молча шел позади и непрерывно курил, зажигая от сгоревшей папиросы следующую.
Горн говорил без умолку. Он рассказывал множество случаев из своей охотничьей практики, возбуждая смех. Высмеивая самого себя, хохотал так громко, что верный Писарь, бежавший впереди, останавливался и косился на хозяина умным черным глазом, после чего неодобрительно тряс головой.
В поселке разделились. Алексею было по пути с Таней, Валя жила неподалеку от квартиры Горна.
— Робин Гуд, поручаю вам одну из дам моего необъятного сердца! — торжественно проговорил Александр Иванович, передавая Танину руку Алексею. — До завтра! А вас, Валентина Леонтьевна, приглашаю ко мне на званый обед, жареную сову будем есть! Пошли, я вас провожу!
Увлекаемая Горном, Валя видела, как дважды Алексей пытался взять Таню под руку и как она дважды высвобождала локоть. После они скрылись за углом.
Несмотря на неудавшееся объяснение, Алексей не терял надежды высказать Тане все, что по-прежнему не давало ему покоя. Но возможность возобновить этот разговор пока не представлялась, да и решиться Алексей все как-то не мог. Настроение его стали замечать дома.
— Что-то, Варюша, с нашим Алешкой творится этакое, как бы тебе сказать, — говорил Иван Филиппович жене. — Тебе не кажется?
— Не кажется! — усмехнулась Варвара Степановна. — Приметил! Да я уж давным-давно замечаю.
— Ну и что заметила?
— Что? А то, что на Таню он смотрит, как ты в молодости на меня и разу не сматривал.
— Брось! — отмахивался Иван Филиппович. — Просто у него с изобретением опять петрушка какая-нибудь получается, вот и всё.
— То-то вот и есть, что не всё! И до чего же вы, мужики, деревянный народ! На дощечках, где чего как звучит, это ты запросто разберешь, а что у собственного сына на душе, нипочем распознать не можешь.
Вскоре Иван Филиппович все же стал склоняться к тому, что предположения супруги обоснованы.
В начале октября в один из вечеров Алексей пришел с фабрики раньше обычного и необыкновенно хмурый. Он молча сел к столу, развернул газету и просидел над ней до самого чая.
Когда Варвара Степановна собирала на стол, хлопнула входная дверь. Вернулась и прошла в свою комнату Таня. Нельзя было не заметить, как встрепенулся Алексей, какой взгляд бросил он в сторону двери.
А за чаем…
— Варюша, перчику достань, — попросил вдруг Иван Филиппович.
Жена молча дотронулась до его лба.
— Захворал или заработался ты, что ли? — спросила она. — Чай с обедом спутал?
Он бережно отвел ее руку и повторил просьбу. Получив перечницу, подвинул ее сыну: