В одну из августовских ночей был самый сильный налет. Ксения Сергеевна вывела детей во двор; под открытым небом было спокойнее. Они сидели втроем на скамейке под большим тополем. Небо над городом стонало. Метались голубые полосы прожекторов. Грохали взрывы, и столбы пламени вздымались к небу. Листья тополя светились бронзовым отсветом и казались горячими. Таня тревожилась; бомбили юго-западную часть города, в той стороне, где был госпиталь. Налет продолжался около часа, потом бомбежка начала затихать. Где-то в небе, ворча по-собачьи, уходили на запад немецкие самолеты. Над городом поднималось багровое зарево…
Днем Ксения Сергеевна принесла известие о гибели Таниной матери; бомбежкой госпиталь был разрушен до основания. Таня спала после тревожной ночи, свернувшись калачиком на диване. Губы ее вздрагивали, тронутые улыбкой; наверно, ей снился хороший мирный сон. Ксения Сергеевна не знала, что делать, как сказать девочке о новой беде. Но Таню все равно нужно было будить: час назад объявили об эвакуации города.
— Сынок, у тебя теперь есть сестра, — сказала Ксения Сергеевна Георгию. — Таня поедет с нами…
— Где мама? — неожиданно проснувшись, с тревогой спросила Таня, протирая глаза.
— Вставай, Танюша, ты поедешь с нами. Через два часа нужно быть на станции.
— Где мама? — испуганно повторила Таня.
— Ее нет, — ответила Ксения Сергеевна, опускаясь на диван рядом и касаясь ладонью Таниных волос. — Госпиталь разбомбили… ночью… Больше она не сказала ничего, потому что о рождении и смерти человека можно говорить только короткую и простую правду.
Таня вскрикнула, вцепилась пальцами в щеки. Тело ее вдруг напряглось, потом сразу обмякло. Она упала на подушку и долго лежала без движения, как в обмороке, хотя глаза ее были открыты. Скорее, это был не обморок, а странное оцепенение. Ксения Сергеевна растерялась. Она не знала, чем помочь девочке, суетилась, хотела напоить водой. Таня не пила. Тогда Ксения Сергеевна просто стала гладить ее лоб и волосы. Дышала на похолодевшие пальцы…
В стороне возник ровный отдаленный гул. Он становился все слышнее.
— Мама, наши! — неистово крикнул Георгий, бросаясь к окну, а потом снова к дивану, где лежала Таня. — Наши!..
Над городом шли на запад советские самолеты. От гула пропеллеров звенели в окнах уцелевшие стекла, звенел воздух.
— Наши, Татьянка! Вставай! — голосил Георгий, не обращая никакого внимания на мать, убеждавшую его не шуметь.
Таня вдруг вскрикнула, болезненно, не по-детски, и по-настоящему разрыдалась.
…Собрав только самое необходимое, в тот же день они уехали на восток.
На третьи сутки пути дорога Таниной жизни круто повернула в сторону. На одной из больших станций девочка отстала от эшелона.
Остановка предполагалась долгая. Таня вызвалась сбегать за кипятком. Пока наполнялся чайник, на первый путь принимали встречный, воинский эшелон. А когда Таня, прождав минут пять, перебралась, наконец, к своему составу, мимо нее уже катился последний вагон.
Заявить об отставшей девочке Ксения Сергеевна смогла только на четвертой станции, потому что на первых трех поезд не останавливался, даже не замедлял ход. Ей пообещали принять все необходимые меры.
А Таня долго еще стояла между путей с чайником в руках и сквозь проступившие слезы смотрела туда, где исчезло белое облачко паровозного дыма. Потом она растерянно бродила по платформе и, наконец, уселась совсем в стороне, возле зеленого заборчика. Она не знала, что ей делать теперь…
Внезапное одиночество Тани, к счастью, оказалось недолгим. К платформе неторопливо подошел другой эшелон. Таня побежала к вагонам, из которых доносились детские голоса. Это эвакуировался детский дом одного из западных городов. Десятки девочек и мальчишек высыпали из вагонов, чтобы немного поразмяться. В толпе никто не обращал на нее внимания. Неожиданно совсем рядом раздался удивленный возглас:
— Танюшка, ты?!
Таня увидела прямо перед собой круглолицего, голубоглазого мальчика с белыми, как лен, волосами.
— Ванёк! — вскрикнула она, хватая мальчика за руки.
Да, это был Ваня Савушкин, «старый» товарищ детских игр той поры, когда она не знала еще Георгия, Сирота, рано лишившийся матери, он жил с отцом в маленьком флигельке рядом с домом, в котором жила Таня. Они крепко дружили, а бывало, и сражались за честь двора вместе, не задумываясь над тем, что сражения больше к лицу мальчишкам. Тане было восемь лет, когда Ваня уехал с отцом в другой город.