Вместе с Таней в комсомол приняли и Ваню Савушкина. Комсомольские билеты им вручили через три дня в райкоме комсомола. У секретаря было юношеское лицо и совершенно седые волосы. Рядом с его креслом стоял новый костыль. В этой комнате, залитой зеленоватым светом, который пробивался сквозь густую крону высокого тополя, произошел разговор, оставшийся в памяти. Это был разговор о человеческом долге, о призвании, о больших делах, которые предстояло свершать комсомольцам, о труде — первой из всех необходимых человеку радостей…
— Ну, а ты чему собираешься посвятить свою жизнь? — спросил секретарь Таню.
— Музыке! Я ее больше всего люблю. Кончу школу и поеду в Москву в консерватории учиться.
— А когда кончишь консерваторию и станешь артисткой, приедешь к нам на Урал? Или загордишься?
— Ну что вы… обязательно приеду, — краснея, ответила Таня.
— Да, чудесное это дело — музыка… — задумчиво проговорил секретарь. — При коммунизме весь труд будет такой, каждое движение будет звучать и радовать и рождать большие мысли!
В коридор Таня вышла радостная, сияющая, бережно сжимая в руке комсомольский билет. Она шла по улице рядом с Ваней Савушкиным, испытывая легкое, приятное головокружение от охватившего ее счастья. Яркий свет ломил глаза. Таня щурилась и улыбалась: «Вот бы Георгия сейчас встретить! — подумала она. — Пускай бы шел он навстречу, пускай бы понял, какое счастье со мной приключилось! Подошел бы ко мне, взял бы меня за руку и спросил бы удивленно…»
— Таня, ты чего улыбаешься так, а? — раздался голос Вани Савушкина.
Таня вздрогнула и, пожав на ходу крепкую Ванину руку, ответила, не переставая улыбаться:
— Так, Ванёк, милый, просто так…
Вечером Таня долго читала Пушкина. «На холмах Грузии лежит ночная мгла, шумит Арагва предо мною…». Еще и еще перечитывала она эти строки. Известные и прежде, они сегодня почему-то обрели иное звучание… «И сердце вновь горит и любит оттого, что не любить оно не может…»
— Не любить оно не может… — шепотом несколько раз повторила Таня, закрывая книгу и зажмуривая глаза.
Уже перед самым рассветом она поднялась и, усевшись на подоконник, отыскала в небе свою звезду. Она горела по-прежнему ярко. Небо казалось зеленоватым, В его светлеющей глубине неожиданно сорвалась и полетела к земле чистая, как слезинка, другая, маленькая, но очень светлая звездочка.
Верная давней привычке детства, Таня успела задумать что-то очень важное, пока падала звездочка. «Как быстро она сгорела, — подумала Таня. — Это, наверно, как в сказке: Георгий тоже обо мне подумал, и звездочка упала…».
Прислонившись головой к косяку, Таня долго смотрела туда, где только что исчез чудный огонек. Все больше светлело небо над крышами дальних домов, а Таня все сидела, закрыв глаза, и думала, думала…
Милая, чудесная юность, ты сама похожа на сказку! Кто посмеет упрекнуть тебя в ребячестве или суеверии, когда загадываешь ты свое счастье? Упала ли на твои ресницы росинка с кленового листка, прицепился ли малюсенький паучок к твоим волосам, по недоразумению приняв их за готовую паутинку, кукушка ли прокуковала под твою задумку, упала ли на заре светлая звездочка с неба — все это говорит с тобою на вечном и мудром своем языке, когда не находится меры твоему завтрашнему счастью, когда не находится никаких человеческих слов, чтобы понять и выразить всю тебя!
Юность так похожа на белую ночь. Детство кончилось, ты не знаешь когда. Свет его еще здесь, рядом, но что-то переменилось. Легкий прозрачный сумрак повис над тобой; над ним — звезды и отблески солнца на облаках; все вокруг видно, но во все надо всматриваться, все кажется прекрасным и легким, таким, что и дотронуться будто бы ни до чего нельзя. А на сердце так хорошо, так радостно! Потому что ты знаешь: там, впереди, разгорается твой завтрашний свет, твое солнце, молодость и вся твоя необъяснимо большая и такая… короткая жизнь!
В те далекие дни Тане верилось, что искусство музыки окончательно стало ее судьбой.
На рассвете не думается про ночь, на исходе весны забываются снежные бури февраля. Так уж устроен человек, что он видит впереди только светлое, видит и верит в него. Верила и Таня.
Музыкальную школу в Новогорске Таня кончила семь лет назад, в 1948 году. Стоял жаркий уральский июль с прохладными вечерами и яркими зорями.
Окна интерната выходили на запад. Из них были видны старые липы. За липами малиновым светом горели закатные облака. Они предвещали сильный ветер и… большое счастье. Таня сидела на подоконнике, пока облака не погасли. Небо за ними еще алело и истекало огнем. Где-то там, далеко за видимым краем земли, была Москва… консерватория… все остальное, загаданное давным-давно… Скорей бы туда!