Тот, не задумываясь, загнал патрон в патронник и вскинул винтовку. Командир автороты остановился:
- Что ты делаешь?!
У машин зашумели водители и красноармейцы-грузчики. Всей толпой начали уговаривать солдата.
- Сволочи! - плаксиво закричал на них часовой. - Сами устав знаете! При чем здесь я?!
- Тогда я буду стрелять, - твердо сказал старший лейтенант, расстегивая кобуру.
Часовой поставил к ноге винтовку и, глядя в упор побелевшими от страха и волнения глазами, из которых медленно катились слезы, сказал трясущимися губами:
- Стреляйте!.. Так-то будет лучше...
Старший лейтенант вскинул пистолет, прицелился в затвор винтовки, надеясь заклинить оружие часового. Выстрелил. Часовой тихо вскрикнул, повалился на землю, скорчился, засучив, как подстреленный зайчишка, ногой... Пуля, скользнув по затвору, срикошетила и попала солдату в живот...
В лагере кипела работа. Торопливо разгружали автомобили и тащили тяжелые ящики к открытым люкам танков. Загрузившись боеприпасами, танки один за другим уходили сквозь сосняк и березовую рощу к оврагам.
Артиллерийский обстрел внезапно прекратился. Было явственно слышно, как где-то близко трещали пулеметные очереди и ревело множество моторов.
В лагерь примчался еще один мотоциклист.
- Фашисты близко! - взволнованно сообщил он, вытирая со лба холодный пот.
Командир части уже не нуждался в докладе разведчика. Он отчетливо видел, как далеко за пересохшей речушкой Ия по болотистому полю ползли широко развернутой цепью танки, похожие на дымящиеся копны. Скоро они нырнут в зеленое половодье мелколесья, раскинувшегося за Ией, и вынырнут у самого лагеря...
- Товарищ полковник, - вдруг взволнованно заговорил мотоциклист, часто моргая покрасневшими глазами, - что же это такое? Может, недоразумение? Может, поговорить надо с немцами? Как же это? Мы же никого не трогали... Неужели сразу стрелять?..
- К бою! - хрипло скомандовал полковник экипажу своего командирского танка.
Легко скомандовать к бою, нетрудно зажечь сердца людей, готовых сделать все, чтобы победить лютого врага. Но как, не имея приказа, завязать этот бой, как победить врага, не зная его численности, не видя, как широк фронт, на котором развернулись его силы, не имея поэтому замысла боя и, главное, при наличии всего лишь одного танкового батальона и двух батальонов где-то там, в тылу, спешащих из местечка Свинеж и уже явно опаздывающих и ускоряющих этим опозданием неминуемую трагическую развязку.
По мнению полковника, оставалось только одно: скопив батальон на склонах большого, поросшего ивняком оврага, ощетиниться жерлами пушек и бить по тем фашистским машинам, которые, выйдя к оврагу, попадут под прямой выстрел, а затем атаковать на узком участке, надеясь, что у оврага окажется фланг стальной армады. А потом? Что потом?.. Как воевать без линии фронта, не чувствуя ни справа, ни слева локтя? Ответственность за жизнь многих людей, за дорогостоящую материальную часть легла на плечи одного человека тяжелым грузом...
Случилось так, что фашисты не вышли к оврагу, а, перемахнув через мелководную Ию, левым крылом проутюжили линейки опустевшего лагеря, обстреляли неизвестно для чего безмолвные парусиновые палатки, ударили из пушек по деревянному зданию столовой и, подминая скрежетавшими гусеницами молодые сосенки, устремились в сторону огромного изумрудно-зеленого квадрата клеверного поля и желтых хлебных массивов. Фашисты спешили вперед, на восток, туда, где за лесом, за железнодорожной насыпью, пролегали из Осовца и Белостока дороги на Гродно.
...Танк младшего политрука Морозова стоял на пологом скате оврага так, что из его забросанной срубленными ветвями башни можно было наблюдать за просвечивающейся насквозь березовой рощей, разделявшей овраг и лагерь. Не отрываясь от бинокля, Морозов, высунувшись из люка, сумел разглядеть несколько танков с черными на тускло-желтоватой броне крестами. Что за люди сидят в железных внутренностях этих машин, чего они хотят и что думают?.. С ненасытным любопытством и острым чувством опасности смотрел, как танки, выбрасывая тучи перегоревшей солярки, пофыркивая, со стальным равнодушием кромсали молодой лес, прокладывали себе дорогу вперед.
"Почему с открытой грудью встречаем врага? - обжигали мозг страшные мысли. - Почему все так неожиданно?.."
И было странно, что там, в лагере, где он только сегодня, совсем недавно ходил по линейкам как хозяин, там уже все стало недоступным, чужим. Туда уже нельзя запросто вернуться...
В груди шевельнулся страх. Стало страшно оттого, что все случилось вот так непонятно, когда он и его товарищи почти бессильны, когда можно погибнуть, ничего не успев сделать и даже толком не узнав, что же произошло... Нет места для разбега, нет времени для раздумий. Неизвестно, что ждет через минуту, что будет через час... Не хотелось смириться со всем случившимся, не верилось, что это не дурной сон.
Пришла в голову нелепая мысль об оставленном в палатке чемодане. Некстати стало жалко альбома с фотографиями. Там - она, девушка Поля, с которой связаны пылкие юношеские мечты о будущем. Там коллективный снимок друзей - выпускников военно-политического училища. Училище... Сколько раз на тактических занятиях разыгрывались жаркие бои, атаки, засады! Но ничего не было похожего там вот на все это.
Кажется, Морозов только сейчас по-настоящему ощутил страшную опасность, всем существом почувствовал, что действительно пришел враг грозный, неумолимый и пока непонятный...
Из оцепенения вывела команда полковника:
- В атаку!.. Пристраиваться в хвост и бить без команды!..
- Вперед! - крикнул Морозов, ныряя в башню.
Механик-водитель, томившийся от неизвестности, резко включил скорость, и машина рванулась с места.
Фашистская танковая колонна широким фронтом шла вперед. Немцы стремились к дороге, чтобы там свернуться в походный строй. Видать, были уверены фашисты, что впереди никто не посмеет оказать сопротивление.
Не заметили гитлеровцы, как вслед им из лесу вышли десятки чужих машин. Да где там заметить! От пыли и копоти, казалось, солнце потемнело. А гитлеровцев и при хорошей видимости до этого никто еще не учил оглядываться назад. А если бы оглянулись? Разве разберешь в таком угаре, чьи машины замыкают строй?
Под гусеницы часто попадали твердые кочки, пни - здесь когда-то был лес. Танк клевал носом, бодался, устремляясь всем своим бронированным телом вперед. На развороте в смотровую щель, в прицел попадал косой, ослепляющий луч солнца. Морозов щурился, старался сквозь рябящие в глазах расплывчатые пятна разглядеть цель, чтобы верно послать снаряд.
- Стоп!
Младший политрук увидел, как над башней одного вражеского танка поднялась крышка люка. Над люком показалась голова гитлеровца. Морозову почудилось, что он встретился с ним взглядом. Мучило желание поймать голову фашиста в перекрестие прицела. Немец, видимо узнав чужие машины, нырнул в люк. И тотчас рявкнула пушка танка Морозова. Снаряд высек из вражеской машины столб огня. Из клубов дыма вынырнула сорванная башня и, описав дугу, грузно рухнула под гусеницы проходившего невдалеке танка. Танк вздыбился и замер.
- Огонь! - скомандовал Морозов, уступая место у прицела наводчику...
Справа и слева от танка Морозова выползали из зарослей тридцатьчетверки, и из стволов их пушек вырывались грозные вспышки. Резко ахали выстрелы. Снаряды легко прошивали тыльную броню немецких машин...
6
Виктор Степанович Савченко двадцать дней назад получил назначение в танковую бригаду. Прибыв в лагерь, принял от уезжавшего на учебу врача санчасть и включился в размеренную, однообразную жизнь. В этом высоком, плечистом военном с цепкими серыми глазами - военвраче третьего ранга трудно было узнать того Виктора Степановича, который совсем недавно предлагал руку и сердце Любе Яковлевой.
Канонаду у границы он услышал, когда был на кухне, где следил за закладкой в котлы продуктов. Сбросив халат, он выбежал из кухонного помещения и направился к палатке дежурного по лагерю.