— Один, пожалуй, четче, чем остальные. Наверное, от большого пальца. Но точно утверждать не берусь. Вот почему я не включил это в официальный отчет. Если это как-то может вам помочь…
— В моем положении для меня все важно. Спасибо, доктор.
Он снова отправился в тот район, теперь уже один, с упрямым видом, словно бросал вызов кварталу Гренел? Он прошелся по берегу Сены, остановился в сорока метрах вверх по течению от моста Бир-Акем, откуда был извлечен пистолет, потом направился к большому новому зданию на бульваре Гренель. В конце концов он зашёл в подъезд и постучал в окошечко консьержки. Консьержка, молодая привлекательная женщина, сидела в небольшой, ярко освещенной комнате. Показав ей медаль, он спросил: — Это вы собираете с жильцов квартплату?
— Да, господин комиссар.
— Вы, конечно, знаете Франсуа Рикена?
— Вход в их квартиру со двора, и они редко проходят мимо меня. То есть проходили… Правда, мне сказали, что он вернулся. Но она-то!.. Конечно, я их знала, и не очень приятно было каждый раз требовать у них эти деньги. В январе они попросили отсрочку на месяц, потом пятнадцатого февраля — новую отсрочку. Хозяин решил выставить их, если пятнадцатого марта они не заплатят свой долг за полгода.
— Они заплатили?
— Так пятнадцатое марта ведь было позавчера… в среду.
— А вы не удивились, что они не пришли?
— Я вовсе не ожидала, что они заплатят. Утром он не зашел за почтой, и я решила, что он предпочитает не показываться мне на глаза. Правда, они получали мало писем. В основном рекламные проспекты и журналы, на которые он подписывался. Днем я постучала к ним в квартиру, никто не отозвался. В четверг утром я постучала снова, и так как мне опять не ответили, я спросила у их соседки, не слышала ли она чего-нибудь? Я даже подумала: не съехали ли они тайком, не заплатив? Им это было бы нетрудно, ведь ворота на улицу Сен-Шарль всегда открыты.
— А что вы думаете о Рикене?
— Да я на него просто не обращала внимания. Правда, время от времени жильцы жаловались, что в их квартире громко играет музыка и компании засиживались до утра, но не у них же одних в доме такое творится, с молодыми это часто бывает. Он похож на артиста…
— А она?
— Вы уверены, что она не покончила с собой? Они едва сводили концы с концами… Не так уж сладко им жилось…
Он не узнал ничего нового, да, впрочем, и не слишком старался. Он бродил по соседним улицам, рассматривал дома, заглядывал в открытые окна, в магазины.
В семь часов Мегрэ пошел в ресторан «У старого виноградаря» и был разочарован тем, что ни на одном из высоких табуретов у стойки не увидел Фернанды.
Боб читал вечернюю газету, а официант готовился к открытию — ставил на каждый столик, покрытый клетчатой скатертью, узкую хрустальную вазочку с одной розой.
— Кого я вижу! Комиссар! Боб встал, пожал руку Мегрэ.
— Какие новости? Что-нибудь обнаружили? Журналисты выражают недовольство. Они утверждают, что дело держится в тайне, что у них недостаточно информации.
— Просто нам нечего им рассказать.
— Это правда, что вы отпустили Фрэнсиса?
— Я его и не задерживал, он совершенно свободен. А кто вам сказал?
— Юге, фотограф, который живет с ним в одном доме, на пятом этаже. Это у него было две жены, а сейчас он сделал ребенка третьей. Он видел Фрэнсиса во дворе, когда тот возвращался. Странно, что он ко мне не зашел. Скажите, у него есть деньги?
— Я дал ему двадцать франков, чтобы он смог перекусить и доехать на автобусе.
— Значит, он вот-вот появится.
— Вы не видели Нору в среду вечером?
— Нет, сюда она не заглядывала. Впрочем, я не помню, чтобы она появлялась одна, без Карю. А его не было в Париже.
— Но она куда-то ходила одна. Интересно, куда?
— Она вам не сказала?
— Утверждает, что вернулась в «Рафаэль» около девяти вечера.
— Это неправда?
— По записям в книге портье можно заключить, что было около двенадцати, когда она вернулась.
— Странно… — на губах у Боба промелькнула ироническая улыбка.
— Вы удивлены?
— Согласитесь, что Карю было бы поделом. Ведь он без смущения пользуется любой возможностью. Вот забавно, если бы Нора в свою очередь… Нет, я все же думаю…
— Потому что она его любит?
— Нет, потому что она слишком умна и рассудочна. Она не стала бы рисковать ради какой-то интрижки, когда цель совсем близка.
— А может быть, она не так близка, как вам кажется?
— Что вы имеете в виду?
— Карю регулярно встречался с Софи в квартире на улице Франциска Первого, снятой специально с этой целью.
— Это было так серьезно?
— Он так утверждает. Он даже заявил, что разглядел в ней данные кинозвезды, и очень скоро ока бы ею стала.
— Вы не шутите? Карю, который… Но она же была обыкновенной девчонкой, каких тринадцать на дюжину. Достаточно пройтись по Елисейским полям, и можно набрать их столько, что хватит на все экраны мира.
— Нора знала об их связи.
— Тогда я ничего не понимаю. Правда, если бы я вникал во все сердечные дела своих клиентов, то уже, наверняка, заработал бы язву желудка. Расскажите-ка все это моей жене. Она обиделась, что вы не зашли к ней на кухню поздороваться. Она к вам неравнодушна. Не хотите ли чего-нибудь выпить?
— Попозже.
Кухня оказалась более просторной и современной, чем он предполагал. Перед тем как с ним поздороваться, Роза вытерла руки о фартук. Значит, вы решили его отпустить?
— Вас это удивляет?
— Даже не знаю. У каждого, кто сюда приходит, есть свое мнение на этот счет. Одни говорят, что Фрэнсис убил ее из ревности. Другие — что убил ее любовник, которого она собиралась бросить. Третьи — что это месть женщины.
— Норы?
— Кто вам это сказал?
— У Карю была прочная связь с Софи… Нора знала…
— Это правда или вы нарочно так говорите, чтобы что-то у меня выпытать?
— Нет, это правда. Вас это поразило?
— Меня?! Меня уже давно ничто не может поразить. Ей не приходило в голову, что в Уголовной полиции тоже неплохо разбираются в людях.
— Только, дорогой мой комиссар, если это дело рук Норы, вам придется порядком помучиться, чтобы все доказать. Ведь Нора — хитрая бестия, она всех обведет вокруг пальца. Поужинаете у нас? Сегодня утка с апельсинами. Но, прежде могу вам предложить две-три дюжины моллюсков — прямо из Ля Рошели. Моя мать присылает их оттуда. Ей уже стукнуло семьдесят пять, а она каждое утро ходит на рынок.
Фотограф Юге пришел со своей спутницей. Это был розовощекий малый с простодушным веселым лицом, и можно было поклясться, что ему лестно показываться в обществе женщины, которая на восьмом месяце беременности.
— Вы знакомы?.. Комиссар Мегрэ… Жак Юге… Его приятельница.
— Жослин, — уточнил фотограф, словно это было так важно. Видно, ему нравилось произносить это поэтичное имя.
Он спросил преувеличенно внимательно:
— Что будешь пить, дорогая?
Он окружал ее вниманием, бросал на нее нежные, влюбленные взгляды, словно хотел сказать: «Видите, я влюблен и не стыжусь этого… Мы занимались любовью… Мы ждем ребенка… Мы счастливы… И нам наплевать, что вы находите нас смешными…»
— Что будете пить, детки? — спросил Боб.
— Сок — для Жослин. Мне — портвейн.
— А вам, мсье Мегрэ?
— Стакан пива.
— Фрэнсис не приходил? — поинтересовался Юге.
— Вы с ним договорились встретиться здесь?
— Нет, но мне кажется, он захочет встретиться с приятелями. Пусть даже для того, чтобы показать, что он на свободе. Он такой…
— А вы думали, мы его не отпустим?
— Трудно предсказать, как будет действовать полиция.
— По вашему мнению, он убил жену?
— Не все ли равно, он или кто-то другой. Ее-то уж нет! Если ее убил Фрэнсис, значит, на то были причины.