— Дочь я никогда не трогал, — ответил Фредрик.
— А твою жену?
— Никогда.
На письменном столе Фредрик заметил тяжелое стеклянное пресс-папье. На нем был какой-то текст, а над ним красовались три выгравированные парусные лодки — наверное, честно заслуженный приз за выигранную регату.
Когда все это кончится, надо будет походить под парусом. Сам Фредрик никогда не занимался парусным спортом, но этот спокойный, обладающий врожденным авторитетом человек сможет, несомненно, многому его научить. Они еще встретятся. Может быть, в Ротари-клубе, членом которого Фредрик, вероятно, скоро станет. Ульф Шефельдт обещал свою рекомендацию. Но может быть, комиссар не член Ротари-клуба? Может быть, комиссарам полиции нельзя вступать в общества такого рода?
— Прошлым летом ты брал у Бодиль собаку. Что с ней произошло? — спросил полицейский.
— Она была убита. Ножом.
— Правда? — оживившись, спросил комиссар. — Как именно это случилось?
— Вероятнее всего, это сделал Квод, наш так называемый квартирант.
— Откуда тебе это известно?
— Нож торчал из трупа собаки. Квод часто пользуется этим метательным оружием. Мне помнится, что я уже рассказывал об этом твоему коллеге, когда он летом приезжал ко мне. Я говорил, что у него есть оружие, с помощью которого он метает ножи. Вот такой нож и торчал из собаки. Из этого я заключил, что это сделал Квод.
Полицейский с серьезным видом кивал.
— Что ты сделал с ножом?
— Выбросил. В мусорный контейнер.
Полицейский наморщил лоб и тихо, неуверенно, словно ему было тяжело об этом говорить, спросил:
— Значит, это не ты убил собаку?
— Точно, не я.
Из коридора донесся стук каблучков, и женский голос сказал:
— Показания готовы. Надо подождать распечатки.
Было слышно, как где-то начал шумно работать старомодный принтер.
— Твоя жена говорит, что ты был очень зол на собаку за то, что она испортила кухонную мебель и изжевала важные документы.
— Да, я был просто взбешен, но не я убил ее.
Полицейский сощурил один глаз, продолжая другим смотреть на Фредрика. В этом взгляде было что-то плутовское. Фредрик мог легко представить себе, как этот полицейский стоит за штурвалом, прищурив правый глаз от летящих брызг, а левым косится на паруса. «Подправь-ка фок, Фредрик. Вот так, отлично».
— Ты когда-нибудь использовал нож во время вспышек ярости?
— Нет.
— Против людей, животных, предметов?
— Нет.
— Подумай.
— Я никогда так не пользовался ножом.
Полицейский терпеливо выслушал ответы, посмотрел, как он отрицательно качает головой, и решил немного помочь:
— Не так давно, во время такой вспышки, ты изрезал картины твоей жены. Это правда?
— Да.
— Зачем ты это сделал?
— Мне не понравились мотивы. Они отвратительны.
За стеной продолжал с натужным скрипом и жужжанием работать принтер, словно каждая буква доставляла ему невероятные страдания.
— Что же это за мотивы?
— Обнаженные тела в тесном пространстве.
— Что же здесь отвратительного?
Фредрик пожал плечами:
— Они были просто отвратительны. Я понимал, о чем идет речь.
— И о чем же шла речь?
— О том, что она совокупляется с этим чертом под лестницей. Я пришел в ярость. Думаю, что ты вел бы себя так же, если бы это была твоя жена.
— То есть ты хочешь сказать, что твоя жена спала с квартирантом?
— Да.
— Насколько я понимаю, она известная художница, в картинах которой превалируют эротические мотивы. Но значит ли это, что она тебе неверна?
— Дело не только в этом, — побормотал Фредрик.
— В чем еще?
— Я чувствовал запах. От нее воняло этим дьяволом. Она таскалась к нему в каморку под лестницей, в его нору.
— В его нору?
— Да.
Полицейский молча кивнул. Вид у него был озабоченный, подумалось Фредрику. Кажется, комиссар даже ему сочувствует. Если бы он не находился при исполнении обязанностей, то наверняка протянул бы руку и ободряюще похлопал его по плечу.
— И еще, — продолжил комиссар. — У твоего соседа Бьёрна Вальтерссона были украдены пятнадцать тысяч крон. Это произошло в тот день, когда ты заезжал к нему за плитой. Ты помнишь о деньгах? Они лежали у Вальтерссона на столе.
Фредрик презрительно фыркнул:
— Я не крал у него денег, если ты это имеешь в виду.