Эдме. Впрочем, когда я вижу, как исправно он вам отсылает раз в неделю небольшую бандероль…
Г-жа Лемуан. Я не нахожу слов, чтобы высказать, какое благо для меня — эти письма. Недавно я перечитала старые письма Клода: среди них есть такие прекрасные… почти трагические. Я готова была переписать для вас отрывки.
Эдме. К какому времени они относятся?
Г-жа Лемуан. Это первые годы вашего брака.
Эдме. И вы говорите — они трагические?
Г-жа Лемуан. Клод переживал тогда тяжелейший душевный кризис. Вы же знаете, что в какой-то момент он даже думал оставить пасторскую службу.
Эдме. Как?..
Г-жа Лемуан. Не станете же вы уверять меня, что ни о чем не догадывались!
Эдме. Но я действительно ничего об этом не знала. Первые годы нашей супружеской жизни… в ту пору мы совсем не были близки. Не можете ли вы мне сказать точно, каким временем датированы эти письма? Он их писал до… ну, скажем, девятьсот третьего года?
Г-жа Лемуан. Все они написаны до девятьсот третьего года. Но к чему этот вопрос?
Эдме. Мама, уверяю вас, нет нужды притворяться; вы выдали себя только что… тсс!..
Клод (входя). Ты помнишь адрес Жюно? Не могу найти его письма. По-прежнему улица Карла Маркса?
Эдме. По-моему, они переехали; вы не помните, мама?
Г-жа Лемуан. Я не поддерживаю с ними отношений. Они окончательно сделались большевиками — как, впрочем, все в Шо-де-Фон. Твой отец, которого отличал здравый смысл, уже тогда был в ужасе.
Эдме (с раздражением). Удивительно, что ты не находишь письма: утром я его положила в папку для корреспонденции, требующей ответа.
Клод. Ну хорошо, хорошо.
Эдме. Сколько раз я тебе говорила… Когда же в этом доме будет порядок!
Клод. Порядок — до такой степени… от этого можно сойти с ума. Сейчас закончу письмо и вернусь. (Уходит.)
Эдме. И этот внутренний кризис… Но ведь Клод не из тех людей, кого когда-либо терзали тревоги. Для него все так ясно, так просто! И слава Богу: что бы со мной стало, будь он другим!
Г-жа Лемуан. Безусловно, мы все в большом долгу перед ним.
Эдме. О! Я собиралась говорить вовсе не о признательности. Человека не благодарят за то, что он такой, какой есть. (Снова, с нажимом.) Так вы уверены, что это было до девятьсот третьего?
Г-жа Лемуан. Абсолютно. Потом, напротив, словно покой снизошел на него: как будто он увидел свет впереди, которого раньше не замечал…
Эдме. Свет?..
Г-жа Лемуан. Именно. Тот, который виден, только когда вокруг сплошной мрак. (С недоумением.) Вы смеетесь? Почему?
Эдме (глухо). Прекрасно! Вот цена обещаниям.
Г-жа Лемуан. Каким обещаниям?
Эдме. Он обещал мне, что вы никогда ничего не узнаете.
Г-жа Лемуан. Но послушайте, Эдме…
Эдме. О, не старайтесь меня обмануть… Эта тайна… наша тайна, он выдал… жалкий человек!
Г-жа Лемуан. Он — жалкий человек?! Вы дерзаете оскорблять его!
Входит Клод, держа в руках письмо.
Клод. Я дописал его. Если ты выходишь, снеси его, пожалуйста, на почту.
Эдме. Сегодня воскресенье: думаю, его уже не отправят. Ведь оно не к определенной дате? Или, впрочем… Дай мне его все же… Который сейчас час? (Рассеянный жест выдает ее внутреннее потрясение.)
Клод. Но что с тобой, Эдме?
Эдме. Ничего… абсолютно.
Клод. Мама…
Эдме. Я тебя застану попозже?
Клод. По-моему, должен прийти Франсис. Я его дождусь.
Эдме. Да, но ты… ты… Я скоро вернусь. (Тихо.) Я хотела бы застать тебя одного, понимаешь? Там я все улажу, кто-нибудь меня заменит.
Г-жа Лемуан. Эдме, когда вы вернетесь, я уже уйду.
Эдме. До свидания, мама. (Уходит.)
Клод. Что здесь происходит?