— Что это с вами, товарищ профессор? — в ужасе спросил Артем.
Вместо ответа Гаплевский оглушительно чихнул, и из его носа и ушей хлынула кровь. А вставная челюсть пулей вылетела у него изо рта и резво заскользила по столешнице, пока наконец не остановилась перед Артемом, страшно щелкнув напоследок зубами.
— Пришельцы! — прохрипел вдруг беззубым ртом Гаплевский. — Меня убили пришельцы!
Затем старик навзничь рухнул на загаженную хлебными крошками и пролитым компотом столешницу, и под его головой расплылась лужа из содержимого профессорского желудка, большую часть которого составляли недопереваренные макароны.
Артем в отчаянье обернулся, ища чьей-то помощи — хотя чем тут было помочь? На столе, за которым только что восседал «барон де Ре», сиротливо стоял тусклый жестяной поднос с грязными тарелками и стаканом, в котором остались недоеденными сухофрукты. А сам Петя Фокусник словно растворился в воздухе.
Глава 5
Глаза енота
Главный герой в очередной раз сталкивается с возмутительным нарушением советской конституции, обнаруживает пропажу единственной дорогой ему вещи и бросается по следу похитителя.
Историю со странной кончиной профессора персонал больницы замял на удивление быстро и четко. Чувствовался немалый опыт в делах подобного рода. На все расспросы Артема дебелая баба-санитарка лишь огрызалась:
— Инфаркт у яво! Инфаркт микарда! Дохтуру виднее! А будешь лезть, куды не просють, — гляди, кабы самого кондрашка не хватила!
Но Казарин и так уже понял, что разговаривать с медперсоналом бесполезно. И все же даже слепоглухому было ясно, что чокнутый профессор мог умереть от чего угодно, только не от инфаркта. Но вот от чего именно? Почему старика так внезапно скрутило? Артем терялся в догадках. Особенно его пугал взгляд, которым следил за гибелью соседа Петя Фокусник. Не оставляло ощущение, что он очень много знает, но молчит.
С этими невеселыми мыслями Артем поужинал и лег спать, накрывшись с головой одеялом, чтобы Занюхин не сверлил глазами его затылок. Тяжелый взгляд подозреваемого Казарин физически чувствовал везде — и в столовой, и в палате, и ночью просыпался в холодном поту от гадкого ощущения, что на него смотрят. Однако больше ничем Занюхин себя по-прежнему не проявлял.
Перед сном опять вспомнилось пушкинское:
Артем проснулся рано утром с дурным настроением и гудящей головой: всю ночь ему снились кошмары, и толком выспаться не удалось. Стоило только прикрыть веки, как начинал мерещиться подкрадывающийся к кровати Занюхин… Впрочем, его самого в палате уже не было. Вышел куда-то. Были Брежнев, Шкуркин и новый жилец, дряхлый трясущийся старик — жалкая замена интеллигентнейшему, хоть и совершенно чокнутому профессору, мир его праху. Шкуркин, стоя у окна, привязывал нитку к целлофановому пакетику, в котором плескалась какая-то мутная жидкость.
— Ты чего творишь? — удивился Казарин.
Шкуркин загадочно улыбнулся, запрыгнул босыми ногами на подоконник и просунул руку с пакетиком в форточку, сквозь защищавшие окно прутья решетки. Хотя мужское отделение и находилось на втором этаже, руководство больницы считало такую предосторожность отнюдь не лишней.
Секс-диссидент принялся осторожно спускать пакет на нитке. Наконец за нее кто-то подергал снизу и Шкуркин смотал ее обратно. Пакетика на ее конце уже не было: его забрал кто-то на первом этаже. Там, как было известно Казарину, располагалось женское отделение.
— Товарищ протянул руку интернациональной помощи трудящимся женщинам братских палат, — промычал Брежнев. — Раскрепощенные женщины нашей больницы никому не уступят своих социалистических заболева… завоеваний!
— Да мне чё, жалко, что ли? — ухмыльнулся Шкуркин, спрыгнув с подоконника и удобно устраиваясь на койке. — У меня ж этого добра цистерны! Девать некуда! А бабам ребеночков хочется, даже шизнутым! Их тут закрыли без мужиков. Но нате-кось, выкусите! Скоро по всей больнице будут Михалычи бегать! Эх, пустили бы меня хоть разок в женское отделение — я бы там за пару часиков всех осчастливил! Даже самых страшненьких!