— «Всех подряд»... Ишь какой разумный! Небось сам первый дармоед-лавошник, — рявкнул на него рассказчик и снова обернулся к слушателям. — А говорили, царь за народ, только министры его обманывают.
— Так и есть, — опять вставил защитник «неразборчивой пули».— Царь-батюшка непричетен — не его вина.
— Сгинь, анафема! — замахнулся на бородача шапкой шахтер. — Раскусили! А ведь политики упреждали нас: не верьте коронованному — сущий кровопивец.
Бородач нырнул за спинку с резным орлом. Теперь уже Федор знал: шахтер и усач сами все разъяснят.
Ему сейчас никак нельзя ввязываться в беседу и обращать на себя внимание шпиков. Партия поручила ему укрепить харьковское подполье, дать бой здешним меньшевикам! А с Николаевым и Елисаветградом, вероятно, распрощался навсегда...
— Ты тоже скоро политиком заделаешься, — грустно вздохнула женщина в пестром платке, робко поглядывая на своего мужа-усача.
— Ну и стану. А ты, темнота, молчи!
— Знайка-то по полю бежит, а незнайка на печи лежит.
— Ну и пущай лежит. Мне-то что за дело до него?
— А кого с одной фабрики на другую гонят? Разуты, раздеты, крыши над головой нет. Робенка бы хоть свово пожалел...
— Все одно не стану кланяться хозяевам и к царю христарадничать не пойду.
К вечеру мороз усилился. Снег искрился в свете газовых фонарей и звучно скрипел под валенками. В конку Федор не сел, а от вокзала в центр зашагал по Кацарской. Миновал церковь Благовещенья в ложно-византийском стиле, зашагал по мосту через Лопань.
Харьков — город большой, промышленный, в нем тысячи рабочих. Есть среди кого развернуть революционную работу. И еще хорошо то, что сюда партией направлена москвичка Шура Мечникова — милая девушка из интеллигентной семьи. Она племянница ученого Мечникова, с которым Федор познакомился три года назад в Париже.
А вот и Рымарская! Но где же аптека? Конечно, на углу, как и подобает сему заведению.
Федор толкнул дверь, и в аптеке задребезжал колокольчик.
— Что вам угодно, сударь? — спросил его юноша в белом халате.
— Порошки от простуды. Банки бы лучше, но... поставить некому. Один живу.
Юноша порылся в ящичках и вынул пакетик:
— Вот аспирин. Двенадцать копеек. А насчет банок... Зайдите к Стоклицкой. Это близко — на Сумской. — И, объяснив дорогу, добавил:— Уверен — не откажет.
Аптека — передаточный пункт для приезжего подпольщика. Здесь он получает адрес надежной явки.
Сумская, номер 50. Небольшой двухэтажный дом. Федор чиркнул спичкой и увидал кнопку звонка под медной табличкой:
Доктор И. В. Стоклицкий
Прием больных от 7 до 9 часов вечера
Дверь открыла хрупкая брюнетка. Федор спросил:
— Мне рекомендовали мадам Стоклицкую. Насчет банок...
— Это я, — потеплели черные глаза хозяйки. — Можно поставить банки. У мужа они получаются лучше, но он на войне в Маньчжурии. У вас воспаление легких?
— Только бронхит, сударыня. Отчаянный кашель!
Лишь теперь Стоклицкая радушно протянула Федору руку:
— Вильгельмина... А проще —Мина. Вы, конечно, Артем? Нас предупредили.
— Да, это я.
Хозяйка вкратце рассказала о харьковском подполье. В городском комитете есть группа сторонников Ленина: статистик Борис Авилов, он же «Пал Палыч». К сожалению, недавно арестован. На свободе — учитель Григорий Мерцалов. Дора Двойрес и студент Михаил Доброхотов. Конечно, есть большевики и среди рабочих...
— Да! — вдруг вспомнила Мина. — Вами интересуется товарищ Мечникова. Она тоже прислана в помощь нам из Москвы. Знаете ее?
— А как же! Где ее найти?
На Епархиальной, семьдесят три. У Александры Валерьяновны часто собирается наш актив. Но социал-демократическим подпольем заправляет меньшевистский комитет. Мы очень надеемся на вас...
— Значит, эти раскольники-болтуны еще в силе?
— К сожалению. Мы... — Она прислушалась к детскому плачу за дверью. — Извините, Артем! Что-то мой Сержик раскапризничался.
К Шурочке поздний гость ворвался буйным ветром. Прямо с порога закружил девушку в танце. Огромный, плечистый, чуточку неуклюжий. Мечникова смущенно высвободилась из объятий гостя.
— Ну, Шурок, убежден — самодержавию крышка. Что делается на Руси! Питерское побоище, волна забастовок и поражения в Маньчжурии... Обстановка ясная. Давай бумагу — буду листовку сочинять.
— Медведь! Ну чем не медведь? — вздохнула Мечникова. — Нет чтобы прежде поздороваться — два года не виделись. Мама очень беспокоилась...
Федор слушал ее рассеянно, нетерпеливо ерошил свои волосы.
— Ладно, Шурок, — сажусь за листовку! Понимаешь, какие замечательные дни наступают? Нельзя терять и минуты.
— Где уж мне понять! Вот перо... На пожар, что ли, спешишь?