— Я не убегу, сын мой. Не чувствую за собой вины, да и незачем бегать от своих же православных.
— Ладно тебе, Костя, — сказал старший, покосившись на порозовевшего юношу. — Опусти свою пушку. Некуда им бежать.
Костя повеселел, подмигнул зачем-то водителю и вскинул автомат на ремень.
А в то время старший внимательно читал бумагу Проханова. Прочел и показал ее третьему.
— Кажется, тот самый, — тихо сказал старший.
Третий молча кивнул и сделал знак глазами: «Отойдем-ка в сторонку». Они удалились. Юноша, которого называли Костей, остался охранять священника.
Проханов почувствовал, как что-то в груди его дрогнуло и защемило тоскливо, тревожно. Было ясно: там, за повозкой, решается его судьба. Сам того не сознавая, он весь превратился в слух. Как ни странно, он услышал шепот тех двоих. Или морозный воздух помог, или уж действительно таков был обостренный слух в момент опасности, а может и то, и другое, вместе взятое, но как бы там ни было, разговор он слышал довольно отчетливо.
— Поп из Петровска… Наверно, он?
— Да, отец Василий, — твердо сказал третий, молчаливый. — Но что-то я второго с ним где-то видел. Полицай, кажется? — Голос и спрашивал и в то же время утверждал.
— Черт с ним! Бучу, по-моему, не стоит поднимать из-за одной сволочи. Дед, помнишь, приказал? Объясняйся потом. Но как быть с машиной?
— Реквизировать неловко. Пешком далеко им, а тащить с собой рискованно. Слух пойдет.
Юноша или понял по настороженному выражению лиц обоих задержанных, что они прислушиваются к разговору его товарищей, укрывшихся за возом, или сам услышал их громкий шепот. Хитровато прищурившись, он громко прокашлялся, а потом еще громче стал постукивать каблуками сапог.
Наконец те двое вышли из-за воза. Тот, кого Проханов принял за старшего, заговорил снова:
— Служить фашистам, отец Василий, позорно…
Проханов мягко поднял руку.
— Позволю себе заметить, сын мой. Я служил и впредь буду служить народу своему, верующим. Я — священник, лицо духовного звания и служу православной церкви.
Он прямо и очень серьезно посмотрел в глаза сначала говорившему, потом по очереди перевел взгляд на остальных двоих. Взгляд этот был тверд и спокоен.
— И, кроме того, — я должен это сказать вам — не всегда выбираешь занятия, которые тебе по душе. Не забывайте время, в которое мы живем. Мне почти пятьдесят… Все вы в сыновья мне годитесь, а я вот думаю, что буду еще полезен людям. — И заключил, разводя руками: — Всяк по-своему живет и свои пути выбирает.
Трое помолчали, раздумывая над словами священника.
И слова, и тон его, и, главное, прямой открытый взгляд — все внушало уважение и выглядело солидно.
— Да… — нарушил молчание третий, обладавший, оказывается, густым баритоном. — Мы все понимаем, гражданин Проханов. Только и вы должны понять нас. Борьба идет не на живот, а на смерть. Потому и приходится поступать вот так, — он кивнул на свой автомат. — А служить людям действительно можно по-разному. Поезжайте с миром, отец Василий. И служите людям, как совесть велит.
— Спасибо, сын мой. Век буду бога молить.
Потом все трое помогли вытащить машину из кювета.
— Вот как надо околпачивать врагов своих! — с торжеством сказал Проханов, когда они отъехали от повозки на солидное расстояние. — А ты хотел удрать, дурень. Сейчас бы голова твоя с дыркой была.
— Вы святой человек, отец Василий. Спасибо вам, — сказал шофер. — Я очень испугался.
— Тоже мне мужчина! — рассердился Проханов. — Только смотри! Никому ни слова, если жизнь дорога… Понял?
Протоиерей поразил гостя своей растерянностью и каким-то душевным надломом. Причиной вызова Проханова к Кутакову послужил случай, который вызвал много толков в городе и за его пределами.
Однажды фон Брамелю-Штубе донесли из района, что бывший священник Иосиф Десятков не только не явился на вызов бургомистра, но и послал ему весьма дерзкий ответ.
Бургомистр взбеленился и приказал доставить священника в районную управу силой.
Бывший священник смеялся, глядя на взбешенного бургомистра, и протянул ему руки, скованные наручниками.
— Вот она, западная свобода совести и вероисповедания! Я не пойму, господин бургомистр, — продолжал Десятков, — вы кем хотите меня сделать: православным или католическим священником?
— Конечно, православным.
— Очень хорошо. Православным. Но я не должен забывать, что у Гитлера есть соглашение с папой римским. Я забыл, как оно называется…