Выбрать главу

Гэри А. Браунбек

Об авторе

Гэри А. Браунбек — автор одиннадцати романов и одиннадцати сборников рассказов. В числе самых популярных его книг можно назвать серию «Cedar Hill», куда вошли «In Silent Graves», «Keepers», «Mr. Hands», «Coffin County», «Prodigal Blues», и недавнюю работу «Far Dark Fields». Третье собрание рассказов «Cedar Hill», «The Carnival Within», выходит в 2009 году, одновременно с романами «In Seeing» и «Clipper Girls». Его работы собрали пять премий Брэма Стокера, премию Международной Гильдии писателей хоррора, три премии «Шокер», премию «Black Quill» от «Dark Scribe Magazine» и множество номинаций на премию World fantasy Award. Живет в Коламбусе, Огайо, с женой, тоже писательницей, Люси Снайдер («Spellbent», «Installing Linux on a Dead Bager», «Sparks and Shadows»).

Человек с мешком

Когда я был мальчишкой, на одной улице с нами — а точнее, через четыре дома от нашего — жил человек, который убил свою пятилетнюю дочь. Я не могу сказать «убил случайно», потому что все годы знакомства моей семьи с Эрлом и Патрисией Спенсер Эрл говорил о смерти Кэти так (если вообще говорил), словно с его стороны это был рассчитанный и преднамеренный поступок, кульминация какого-то злобного плана, тщательно подготовленного и безупречно исполненного. Он говорил о деталях своего преступления с такой глубокой убежденностью, что любой слушатель почти верил, будто Эрл намеренно лишил ее жизни. Самому Эрлу очень хотелось, чтобы мы верили в его вину, и мы притворялись, что верим, но молча и дружно прощаем его. Так было проще жить, хотя никто из нас не говорил об этом вслух. Эрлу было проще винить в смерти Кэти себя, чем принять возможность того, что мы живем в дурацкой Вселенной, где все всегда было, есть и будет досадной случайностью. Начиная с формирования молекул асимметричных протеинов, которое закончилось двойной спиралью, а затем — вуаля! — на нашей планете появилось человечество.

Мне было девять лет в то утро, когда погибла Кэти Спенсер. Американские войска все еще были во Вьетнаме. Ричард Никсон был президентом. Было двадцать девятое октября, и у всех домов на Десятой Северной улице появилось две общих черты: фонарики в виде хэллоуинских тыкв и груды осенних листьев, которые сгребали к обочине, оставляя или неподалеку от дорожки, или у самых деревьев. Воздух был наполнен запахом осенних костров и листьев, сгоревших в них прошлой ночью (в те времена еще разрешалось жечь листья, и, Господи, как же мне не хватает порой того неотъемлемого запаха осени). Каждый ребенок так и слышал, как тикает таймер до начала Ночи Попрошаек.

Все, кому не исполнилось двенадцати, слышали только тиканье и думали только о том, что будет вечером.

Я сгребал листья во дворе перед домом. Мне нравилось это занятие, я любил делать из листьев большую кучу, потому что в нее можно было прыгать потом с разбега, смотреть, как разлетаются осенние цвета, слышать тот особенный сухой хруст, на который способны только осенние листья, когда ветер гонит их по холодным дорожкам. Иногда я прятался в куче и потом выскакивал с «чудовищным» криком, когда рядом оказывался кто-то из друзей. Одно из любимых развлечений детства: слышать, как визжит от ужаса приятель, которого ты только что успешно напугал до мокрых штанов.

— Эй, Томми! — крикнула мне Кэти Спенсер.

Она подпрыгивала и махала руками, словно сигналя летящему самолету. На Кэти был костюм Вильгельмины В. Витчипу, любимой ведьмочки из детского телешоу Эйч. Р. Рафстафа. Я сам любил Орсона Вультура, но это знали только Кэти и мои родители.

Я помахал ей в ответ.

— Ты забыла надеть нос.

Она засмеялась и закатила глаза.

— Глупый.

— Но ты же его не надела. Слушай, а выглядит действительно здорово.

Кэти улыбнулась мне и показала на растущую кучу моих листьев, а потом на другую, в футе от подъездной дорожки к ее дому.

— Много листьев, а?

— Ага.

— А мне еще можно пойти с тобой за конфетами?

Она так испуганно на меня смотрела, словно я мог сказать «нет». А ведь мы уже три года вместе ходили пугать соседей и получали за это конфеты на Хэллоуин. С Кэти это было весело.

— Не знаю, — сказал я. — И ты забыла надеть свой нос.

Она показала мне язык и рассмеялась.

— У нас с тобой будут лучшие костюмы.

— Ага. Спасибо, Томми.

— Да пожалуйста.

— Там много листьев. — Она зачерпнула горсть из кучи и уткнулась в них лицом, глубоко вдыхая. — Красивые.

Кэти бросила листья, снова улыбнулась, помахала мне и зашагала к своей калитке. А я вернулся к своему занятию, удвоив скорость. И не мог перестать улыбаться. Кэти на всех так действовала. Она была милой, вежливой, иногда хитрой и всегда со всеми дружила. С ней невозможно было не подружиться. А еще Кэти была умственно отсталой. Тогда никто еще не говорил о синдроме Дауна, не называл ее девочкой с «пороками развития» или с «особыми нуждами». Таких слов, в современном их значении, тогда просто не существовало. Таких, как Кэти, называли дебилами — и точка. Это не было оскорблением — нет, чтобы оскорбить, нужно было вспомнить слово «монголоид», а этого слова в нашем районе не говорили и никому не позволили бы сказать. Ей тогда было пять — почти шесть, уточняла она при первой же возможности, — но Кэти было суждено навсегда остаться трехлетней. И, как все трехлетки, Кэти могла быть, как говорила моя мама, «мелкой поганкой».