Префект щипал подбородок, уставившись в ковер.
— А вы подумали о последствиях? — спросил он.
— Нет, признаюсь, что… Я и без того положил немало труда на то, чтобы собрать все факты.
— Миртиля казнили в соответствии с законом. Если он продолжает оставаться в живых, во что я начинаю верить, его невозможно арестовать и осудить вторично… Такого закона, по которому… нет это невозможно! Вы представляете себе, какой разразится скандал? Мы, правительство, мы предоставили свободу действий преступнику, это ли не скандал? Мы, правительство, предоставили свободу действий, с лучшими намерениями, хирургу, возможно, и гениальному, но лишенному всякой человеческой морали… Ах, Гаррик, прошу вас, спокойнее, друг мой, спокойнее! Дадим себе время для размышлений.
— Но их нужно арестовать, господин префект.
— Несомненно!… Хотя я еще не очень-то знаю, по какой статье обвинения.
— Они убили шесть человек!
— Внимание! Не следует все-таки забывать, что, если бы Миртиль не отписал свое тело, двое или трое из этих лиц погибли бы при катастрофе, следовательно… Наконец, Миртиль умер, умер — он был казнен в соответствии с судебным приговором.
— Но он совершил убийство после смерти, а следовательно, несет уголовную ответственность за содеянное.
— Сейчас пойду и скажу министру: он убил после смерти! Послушайте, Гаррик, очнитесь! Можете ли вы предоставить мне неоспоримое доказательство, что эти самоубийства в действительности являются убийствами?
— Вам надо лишь поехать со мной в клинику, господин префект, и вы сами убедитесь в том, что…
В этот момент зазвонил телефон.
— Извините, — сказал префект. — Да, мы сели в калошу! — признал он, поднося трубку к уху. Но прежде чем ответить, добавил: — Ступайте домой и ложитесь в постель. Вы едва держитесь на ногах! Со своей стороны я извещу… Алло?.. Алло?.. Он у телефона.
Поманив меня пальцем, префект протянул мне параллельную трубку. Я узнал голос Марека.
— Я повсюду ищу господина Гаррика, — говорил профессор. — Он покинул клинику, но его нет и дома… А между тем произошло нечто очень… очень… Словом, Нерис умер…
Резко нахмурив брови, Андреотти велел мне молчать.
— Что с ним стряслось? — спросил он.
— Разрыв сердца. Ночной сторож обнаружил его безжизненный труп с полчаса назад.
— А вы уверены, что это разрыв сердца?
— Совершенно уверен, — ответил Марек. — Он был сражен, как молнией. Я попытался узнать причину, но прежде хотел вас предупредить… так как отчет по результатам вскрытия будет готов лишь завтра.
— Его следует направить мне, — сказал префект. — Отныне всем этим делом занимаюсь я лично.
Андреотти повесил трубку.
— Вот видите, — сказал я. — Марек его убил. Когда он понял, что я обнаружил правду, он избавился от Миртиля. Если не вмешаться немедля, мы останемся без улик!
— Спокойнее, прошу вас, Гаррик, спокойнее! Вы слышали, что я сказал? Отныне всем занимаюсь я сам. Вы больше не в состоянии этого делать. Вам предписан отдых, а я постепенно войду в курс дела. Понимаете, малейший ложный шаг, малейшая неосмотрительность могут иметь непредсказуемые последствия… А эта девица — Мансель, какую роль, в сущности, играла во всей этой истории она?
Я начинал терять терпение. Речь пошла о Режине, тогда как Марек…
— Да никакую, — ответил я. — Миртиль, сами понимаете, с ней совершенно не считался. Он остерегался посвящать ее в свои дела… Нет, господин префект, поверьте мне, тут все совершенно ясно, и нужно арестовать Марека. Как можно скорее. А заодно и его ассистентов!
— Само собой разумеется, — примирительно сказал префект, чем окончательно вывел меня из себя. — Поезжайте-ка домой… Похоже, я спрашивал с вас слишком много, дорогой друг. Настало время мне самому встать за штурвал.
— Запомните, господин префект: Марек опасен. Вы только что убедились в этом сами.
— Да, — мечтательно произнес Андреотти. — Со смертью Миртиля судебная процедура завершена… Ну и дела!
Он почти властно проводил меня до дверей и в последний раз заверил, что все необходимое будет сделано, что я могу на него полностью положиться и моя преданность делу получит полное признание в высших сферах.
Я падал от усталости и желания спать. В такси, увозящем меня домой, я все-таки сделал над собой последнее усилие и перебрал в памяти все, что знал… Нет, я ничего не упустил… все концы сходятся с концами вплоть до мельчайшей детали: слова поддельного Нериса, его столь хорошо разыгранные недомогания, непоколебимая флегма Марека, а затем его дикая паника в тот день, когда жизнь Миртиля после кончины Эрамбля и Мусрона висела на волоске, — ведь он перенес двойную трансплантацию. Но этот дьявол в образе человека сумел-таки выкрутиться. Он придумал версию о попытке Нериса покончить самоубийством. И прикрылся ложью и на сей раз. Он прикрывался ложью с самого начала, тем самым вводя в заблуждение всех нас; он и до сих пор ловко обманывает префекта: я чувствовал, что, хотя Андреотти и потрясен моими разоблачениями Марека, они еще не совсем его убедили. Однако завтра я вернусь к своим служебным обязанностям и объясню ему все, до последней детали. Я сумею его убедить».
Отбросив сигарету, Гаррик перечитал страницы. Осталось написать еще две или три, чтобы опротестовать незаконное решение, в результате которого, так и не уразумев, что, собственно, произошло, он оказался в изгнании — в шести тысячах километров от Парижа. Сколько еще оно продлится? Гаррик посмотрел на конверт, на котором было выведено его рукой:
«Господину Президенту Республики
Елисейский дворец
Париж, восьмой округ»
Его последний шанс! Если ему будет отказано в просьбе предоставить аудиенцию и выслушать, то не останется ничего другого, как пустить себе пулю в лоб.
Он никогда не привыкнет к этой опереточной декорации, к этой жизни — расслабляющей от тропической влажности воздуха и скуки… Он встал и подошел к окну: пальмы… море… Лишение свободы в административном порядке, пожизненная ссылка в колонию… Совсем как в былые времена, когда сажали в каземат тех, кто проник в какую-либо важную государственную тайну. Он поплатился за других!
«Смирись, — повторяла Режина. — Притворись, что ты смирился. Подыгрывай им — и они тебя скоро вызовут в Париж». Но нет! Он предпочитал сдохнуть здесь, завалив министерство своими письмами протеста.
Постучался дневальный — бывший адъютант колониальных войск, однорукий и с военной медалью. От него пахло ромом. В этом городе все пропахло ромом. Дневальный швырнул на письменный стол кипу газет: «Маяк» из Гваделупы, «Индепендент» из Пуант-а-Питр, а также «Фигаро», «Монд», «Франс суар», только что доставленные «боингом» из Парижа. Гаррик развернул «Фигаро» и перво-наперво ему бросился в глаза заголовок:
«НОБЕЛЕВСКАЯ ПРЕМИЯ ПО БИОЛОГИИ ПРИСУЖДЕНА ПРОФЕССОРУ АНТОНУ МАРЕКУ».
Буквы затанцевали у него перед глазами. С некоторых пор при малейшем волнении у него подкашивались ноги и учащалось сердцебиение. Он глянул на другие газеты… «ПРЕСТИЖ ФРАНЦИИ». «РЕШАЮЩИЙ ПРОРЫВ ФРАНЦУЗСКОЙ НАУКИ»…
Затем посмотрел на свой рапорт. Вчера еще его страницы были историей. А сейчас в высоких инстанциях их уже больше никто не станет читать. Это было художественное произведение. Роман в жанре научной фантастики!
Гаррик медленно вскрыл конверт. Ну и пусть! Роман так роман. Книга тоже может взывать к правосудию. А в Париже нет недостатка в издателях, которые бы…
Он сгреб со стола телефонный справочник.