– Будь я на вашем месте, – сказал он лорду Лорингу, – я не купил бы эту картину.
– Почему?
– По-моему, в ней есть серьезный недостаток, характеризующий новейшую английскую школу. Полное отсутствие мысли в передаче сюжета, скрывающееся под искусными техническими уловками кисти. Если вы видели одну из картин этого живописца, вы видели их все. Он изготавливает их, а не рисует.
В ту минуту, когда Ромейн говорил это, отец Бенвель вошел в галерею. При церемонии представления владельцу Венжа он держал себя чрезвычайно вежливо, но немного рассеянно. Его занимала только одна мысль, как увериться в правильности его подозрений относительно Стеллы. Не ожидая представления, он обратился к ней с выражением отеческого интереса и сдержанного скромностью восхищения, которое умел принимать в разговорах с женщинами.
– Могу я спросить, согласны ли вы с мнением мистера Ромейна о картине? – спросил он самым мягким тоном.
Она слышала о нем и знала его положение в доме. Представление, сделанное шепотом леди Лоринг: «Отец Бенвель, душа моя!», было для нее совершенно излишним. Ее антипатия предостерегала ее от этого человека.
– Я не имею оснований быть критиком, – отвечала она с холодной вежливостью. – Я могу только определить, что мне нравится или не нравится.
Этот ответ как нельзя больше соответствовал планам отца Бенвеля. Он отвлек внимание Ромейна от картины и переключил его на Стеллу. Патер воспользовался этим обстоятельством для того, чтобы отметить выражение их лиц, когда они смотрели друг на друга.
– Мне кажется, вы нашли основание для всякой критики, – сказал Ромейн Стелле. – Выражая в разговоре свое мнение о книгах и картинах или развивая его со всеми подробностями в печати, мы, в сущности, говорим только то, что нравится или не нравится лично нам. По моему скромному мнению, эта картина ровно ничего не говорит мне. А вам она что-нибудь говорит?
Он располагающе улыбнулся, задавая ей этот вопрос, ни в голосе, ни в глазах его не заметно было какого-либо волнения. Успокоенный в отношении Ромейна, отец Бенвель посмотрел на Стеллу.
Как ни сдерживала она себя, но ее сердечная тайна отражалась на ее лице. Холодно-спокойное выражение, с которым она слушала патера, мало-помалу исчезло под воздействием голоса Ромейна и его взгляда. Лицо Стеллы не изменилось, но нежная кожа слегка порозовела и приобрела более живой оттенок, будто под влиянием внутренней оживляющей теплоты. В ее глазах и на губах вспыхнул интерес к новой жизни, ее изящная, будто эфирная фигура незаметно крепла и распускалась, как цветок под воздействием благодатного солнечного луча. Когда она отвечала Ромейну, конечно, соглашаясь с ним, в ее голосе слышалась нежная убедительность, скромно приглашавшая его продолжать смотреть на нее и говорить с ней. Этот голос открыл бы отцу Бенвелю истину, даже если б он не видел ее лица. Чувствуя что его подозрения относительно Стеллы обоснованны, он со скрытой подозрительностью бросил взгляд на леди Лоринг. В честных голубых глазах верного друга Стеллы видна была нескрываемая симпатия к девушке.
Лорд Лоринг, находивший чрезмерно строгим мнение Ромейна и Стеллы, снова принялся за обсуждение сюжета несчастной картины. Леди Лоринг, как всегда, согласилась с мужем. Пока всеобщее внимание было занято таким образом, отец Бенвель заговорил с Пенрозом, бывшим до этого молчаливым слушателем художественного спора.
– Видели ли вы знаменитый портрет Гейнсборо – первой леди Лоринг? – спросил он и, не ожидая ответа, взял Пенроза под руку и подвел его к картине, висевшей в самом конце галереи.
– Как вы находите Ромейна? – спросил отец Бенвель тихим голосом, будто продолжая разговор, но, видимо, с нетерпением ожидая ответа.
– Он заинтересовал меня, – отвечал Пенроз. – Он выглядит таким больным и грустным и так ласково говорил со мной…
– Одним словом, – заметил отец Бенвель, – Ромейн произвел на вас приятное впечатление. Перейдем к следующему. Вы также должны стараться произвести приятное впечатление на Ромейна.
Пенроз вздохнул.
– Как ни стараюсь я понравиться людям, которые нравятся мне, я не всегда преуспеваю в этом, – сказал он. – В Оксфорде мне говорили, что я застенчив, и я боюсь, что, к моему несчастью, это правда. Я хотел бы быть более общительным.
– Предоставьте это мне, сын мой! Они все еще говорят о картинах?
– Да.
– Я имею еще кое-что сообщить вам. Заметили вы эту молодую девушку?