Я остановился неподалеку за соснами и слушал. Говорят, что петь накануне боя — хорошая примета…
Пели все, кто как мог, и в этой песне было что-то очень задушевное, волнующее. Будто каждый, не стесняясь, изливал все, что у него на сердце. После слов: «А до смерти четыре шага…» — песня оборвалась. Пехотинцы замолчали, думая каждый о своем, может быть, и о том, что кому-то из них на рассвете придется и перейти эти роковые «четыре шага». Пауза затянулась. Но вот на середину вышел крепко сбитый, среднего роста, энергичный человек с погонами старшины на плечах. Он прошелся мимо сидевших полукругом солдат и громким, слегка резковатым голосом с характерным кавказским акцентом спросил:
— Что, ребята, попели и приумолкли? Уж не приуныли ли? Конечно, не сегодня и не завтра кончится война, но скоро. Сейчас в этом уверен каждый.
— Скоро… А когда? — поинтересовался один из солдат.
— На это трудно дать точный ответ.
— Да, плохо, когда не знаешь… В сорок первом война началась, на носу уже весна сорок четвертого. Почти три года, а сколько еще быть ей, войне? Если бы, к примеру, знать, глядишь, и полегчало бы, наверно.
— Ничего, скоро добьем фашиста. Конец войне виден. Ведь не сомневаешься же ты в победе? — спросил старшина.
— Что фашиста доконаем, не сомневаюсь. А только вот когда — не известно…
— Почему не известно? Мы уже можем сказать, что наша победа — не за горами. Но война ведь штука сложная, тут не всегда и не все идет по плану, и высчитывать, сколько недель или месяцев остается до ее окончания, вряд ли разумно. Главное — верить в свои силы, в свою скорую победу…
До этого мне не приходилось видеть Тевосяна, хотя не раз слышал о нем, знал, что до войны был учителем. Теперь сразу узнал его. Тевосян мне положительно нравился: он держался уверенно и просто.
А вопросы так и сыпались:
— Почему Америка не открывает второго фронта? Ударили бы с двух сторон и — крышка Гитлеру.
— И англичане никак не раскачаются. Почему?
— А как дела на других фронтах?
Видно, эти вопросы несколько смутили агитатора, он затруднялся сразу ответить на них, ответить так, чтобы это удовлетворило бойцов. Я вышел из сосняка и, сделав несколько шагов, очутился на поляне. Присев на пенек, включился в беседу: рассказал, что было известно о втором фронте, о положении дел у соседей, о задачах дивизии.
В другой раз мне пришлось присутствовать среди тех же людей на партийном собрании, тоже перед боем. Погода резко изменилась. Ранняя белорусская весна вдруг закапризничала: теплые дни уступили место холодным. Лужи затянулись льдом, который под ногами хрустел и ломался, словно битое стекло. В наскоро сложенных из сосновых веток шалашах и старых землянках солдаты грелись у дымных костров.
Собрание проходило на небольшой полянке, окруженной со всех сторон зеленой стеной деревьев. Первым слово взял Тевосян.
— Товарищи! — говорил он. — В последних боях погибло шестнадцать коммунистов. Нас стало меньше, но мы не стали слабее. Мы уверенно идем к победе… Прошу почтить вставанием память погибших…
Тевосян обнажил голову. За ним сняли ушанки все присутствующие и застыли в скорбном молчании.
— Нас теперь меньше, — продолжал старшина. — Поэтому каждый обязан драться за двоих… Мы должны сделать то, чего не успели шестнадцать погибших товарищей… Будем драться за себя и за них!..
Не шелохнувшись стояли на лесной поляне коммунисты. Было тихо, на обнаженные головы падали пушистые белые хлопья последнего снега. Замерли высокие, подернутые инеем сосны. Низко опустили тонкие ветви березы.
За Тевосяном выступили еще два коммуниста. Времени не было, поэтому речи были короткие.
— Хочу немного сказать и я, — послышался голос полковника Ковнерова.
Высокий, широкоплечий, Егор Ефимович сделал шаг вперед:
— На войне всякое бывает… Трудности, непредвиденные обстоятельства, потери, боль и горечь утрат. Они неизбежны. Нужно быть готовым к ним. Уметь стойко преодолевать… Коммунист должен помнить, что он у всех на виду. Он обязан служить примером: не допускать ни малейшей растерянности, уметь найти себя в любой обстановке. На нас смотрят солдаты. Идут за нами! Это великое доверие, и его надо оправдывать делами…
Затем Ковнеров рассказал вкратце о боевой задаче, посоветовал, как лучше ее выполнить.
— Поговорить надо с солдатами, побеседовать по душам с каждым. Разъяснить, что на нашем участке противник выдохся, он только пытается создать видимость, что сил у него много. На самом же деле это не так… Вы заметили: ночью фашисты почти не прекращают огонь. Почему не спят? Их пугает темнота, они боятся тишины. Боятся, что будем наступать, чувствуют это, — закончил полковник.