«Что же делать с парнишкой? — думал Левенцов. — С собой бы взять его, но батальон непрерывно в боях, опасно. Оставить здесь — значит бросить на произвол судьбы…»
Вихрастый, с яркими большими веснушками на щеках и на носу, мальчик, чувствуя, что решается его судьба, настороженно смотрел на командира, украдкой кося глазами и на солдат. Он был совсем маленький, щупленький, очень худой.
— Как звать-то тебя? — спросил капитан Левенцов, запустив пальцы в русую голову мальчика.
— Ва-ся-я-тка… — пискливо ответил тот.
— А лет сколько?
— Шестой…
— Воевать хочешь? Фашистов бить? — улыбнулся командир батальона.
— Хочу, — твердо ответил ребенок. — Только у меня ничего нет. Топор остался в подполе…
— Ого, молодец! Значит, хочешь получить оружие и боеприпасы?
— Хочу…
Так в нашей дивизии появился сын полка. Васятка был определен в медсанбат. Там служили муж и жена, они и оставили у себя мальчика.
Васятку одели в военную форму. С тех пор среди зеленых медицинских палаток бегал аккуратно одетый в брючки и гимнастерку, в яловые сапожки и пилотку со звездочкой веселый мальчик. На плечах — маленькие погончики. Завидя офицера, мальчик вытягивался и, приняв серьезный вид и поднеся руку к пилотке, громко докладывал:
— Ефрейтор Васятка!
Шли дни. Маленький «фронтовик» быстро освоился, привык к новой семье. Чувствовалось: он доволен армейской жизнью. Его любили все: командир батальона, майор медицинской службы О. Герасименко и его жена, солдаты, медсестры. Крепкая дружба завязалась у Васятки и с его спасителем — ефрейтором Кудряшовым. Когда позволяла обстановка, пожилой воин заглядывал в медсанбат. Устроившись где-нибудь под сосной, два ефрейтора о чем-то подолгу беседовали.
Всем был доволен Васятка. Об одном лишь жалел: в прифронтовой полосе почти не было ребятишек — некому было показывать красивую армейскую форму. А ведь так хотелось этого…
Все дальше на запад продвигалась дивизия. Пролетело лето, пришла осень — тяжелое для войны время. Холод, слякоть, раскисшие дороги.
Как-то во время тяжелого боя мне пришлось заменять выбывшего замполита полка. Эта часть наступала на небольшое селение, раскинувшееся на берегу маленькой речушки. Здесь, у заросшего камышом берега, мы снова встретились с ефрейтором Кудряшовым. Эта встреча, как и первая, тоже была не совсем обычной.
Хозяйственный взвод полка располагался в глубоком овражке в полукилометре от переднего края. Над головой то и дело дзинькали пули, совсем близко, в лесу, рвались снаряды. На повозке сидел ефрейтор Кудряшов. Забинтованная рука покоилась на повязке. Шинель была наброшена на плечи, и я увидел, что рядом с медалью «За отвагу» и Георгиевским крестом к гимнастерке был прикреплен солдатский орден Славы.
Василий Иванович заметно изменился. По лицу еще гуще разбежались морщины, а в закрученных усах и бороде, как мне показалось, прибавилось седины. Мы встретились как старые знакомые. Я поздравил его с наградой. Правда, побеседовать нам не удалось — шел бой, и было не до разговоров. Только поздно вечером я узнал от командира полка о героическом подвиге Кудряшова, за который он был награжден орденом Славы.
Враг обнаружил наблюдательный пункт стрелкового полка. Налетели самолеты. Бомбы рвались рядом. Пулемет, что стоял у входа в блиндаж, завалило землей, а расчет погиб. Из леса неожиданно бросились в атаку немецкие автоматчики. Винтовочный огонь нескольких солдат полкового комендантского взвода, разумеется, не мог остановить фашистов. Они приближались — их было не менее сорока. Момент наступил критический.
И вдруг по траншее, со стороны тыла, промелькнула чья-то голова без пилотки. Показалась широкая спина. Это был ефрейтор Кудряшов. Он стремительно прыгнул к воронке, схватил пулемет и присел в яме. Но станок у пулемета был сильно исковеркан, не было одного колеса. Тогда Кудряшов быстро отделил тело «максима» от станка, отполз несколько шагов в сторону и вставил ствол пулемета в вилкообразное деревцо. Задергались широкие плечи ефрейтора. Пулемет стучал, поливая вражеских автоматчиков свинцом. С громкими воплями они падали на землю. Атака гитлеровцев захлебнулась совсем близко от командного пункта полка.
Находчивость и мужество Кудряшова спасли положение. Из пулемета без станка он уничтожил более двадцати фашистов. Остальные разбежались по лесу…
Но и сам ефрейтор был ранен. Три дня он пролежал в медсанбате, потом пришел к командиру полка.
— Царапнула меня одна шальная, — смущенно говорил он, показывая на забинтованный локоть. — Ничего серьезного, а врачи гонят в госпиталь, но не могу я… Разрешите, пока рука подживет, побыть в хозвзводе. Все-таки хлопцам помогу. А потом снова на передовую. Расчеты у меня с фашистом не кончены.