– Очень рад, – приподнялся Блейк, протягивая руку, – я работаю упаковщиком в компании «Смит, Аллен и K°»… Нет, я не устал. Я чувствую себя лучше, чем те, кто не хотел, чтобы мы шли… Кажется, наш поход испортил им все дело.
Оба засмеялись. Потом юрист добавил:
– Во всяком случае, это должно подтолкнуть их на переговоры…
– А я устал, – вмешался в разговор сидящий рядом насупившийся человек с густыми рыжими бровями, – устал от вечных разговоров об опасности с востока, от болтовни о защите мира…
– Верно, – согласился Блейк, – от этого уже начинает тошнить. Ну, прямо всего выворачивает. И все же, я вот пошел… надо хоть что-нибудь делать…
– Зачем вы взяли с собой девочку, миссис… простите?
– Мое имя Гартман, Эллен Гартман. Мне не с кем было ее оставить, а не идти я не могла.
– О, миссис Гартман, я понимаю.
– Да, когда убили ее отца, она была слишком мала. Теперь всю дорогу я буду рассказывать ей, как он выглядел перед отъездом в Корею.
– Ах, бедная девочка… Как тебя зовут, маленькая леди?
– Пегги, мне скоро шесть лет, и, может быть, скоро у меня будет новый папа…
– Пегги, пожалуйста, не выдумывай… Знаете, эти дети…
– Да, да… Эти дети! Но, между прочим, миссис Гартман…
– Ну что вы, об этом сейчас нечего говорить, все так неустойчиво.
– Странно, почему я никогда раньше не встречал вас?
– Скорее всего потому, что я не попадалась вам на глаза.
– Просто удивительно, живем почти рядом.
– Я ведь работаю в другом районе.
– Вот как? Где же вы работаете?
– В магазине дамских шляп, вряд ли вам приходилось туда заглядывать.
– Слушайте, Алиса, вы не представляете себе, как я люблю заходить в магазины дамских шляп, это началось еще в школе…
– Осторожнее, мы здесь не одни и потом…
– Что же потом?
– Впереди еще много остановок на отдых.
– Эти мальчишки ваши сыновья?
– Да.
– Вы пойдете с ними до конца?
– Разумеется, дети должны с самого начала знать. Мир сам не приходит, до него надо дойти!
– Вы пацифист?
– Я был офицером английской армии, когда мы сражались с Роммелем, теперь я учитель.
– О, позвольте мне сделать фото, бывший офицер и его два сына против ядерной бомбы.
– Вы из какой газеты?
– «Дэйли мейл». (Ежедневная почта.)
– Может быть, «Дэйли тейл»? (Ежедневные сплетни.)
– Аллан, как тебе не стыдно! Не вмешивайся в разговор взрослых. Питер, что ты шепчешь ему?
– Я сказал ему, что он ошибся, ведь этот джентльмен делает только фото, а сплетни приписывают другие.
– О-о…
– Браво, браво, юные джентльмены. И все же мы сделаем неплохой снимок.
– Нет, у меня никого не убивали, можно сказать, что моя семья не пострадала от войны. А иду я потому, что живу в Ист-Энде и кое-что видел. Видел, как разрушали там, где жизнь и без того была словно разбросанные черепки. Кажется, немцы щадили только богачей…
– Война есть война. Она никого не щадит. Я думаю, что лучше всего дать знать о нашей силе и немцам, и русским, тогда они должны будут воздержаться.
– Вы едете из Виндзора, сэр?
– Да…
– Удалось ли вам поговорить там с кем-либо, кроме королевы?
– Не понимаю…
– Я хотел выяснить, кто же в конце концов сказал, что русские собираются нас бомбить?
– А вы сомневаетесь в этом?
– Нет, я просто боюсь, что наша собственная ракета упадет на мой стол во время ленча и перебьет всю посуду.
– Наша? Английская?
– Ну да, или американская, разницы тут не будет. Мы не знаем, куда они полетят, ведь они «самоуправляемые».
– Сколько бы вы ни спорили, джентльмены, а они действительно «самоуправляемы». Какие-то подлецы решают за нас, кого и как убивать.
– Ну, положим, ни один англичанин не одобряет убийства.
– Кроме тех, кто сам убивает… Я говорю не о рядовых налогоплательщиках, эти тратятся только на памятники для родных, и все.
– Эй, эй, здесь не политический митинг. Мы вышли в поход только против ядерных баз…
– Да, мы вообще не хотим войны, ни горячей, ни холодной.
– Ладно, довольно политики. Пожалуйста, становитесь, отдых окончен, становитесь, пожалуйста.
Как только приказ становиться в ряды докатился до миссис Гартман, Пегги побежала с высокой обочины вниз к асфальту, едва не попав под проходящий мимо открытый автомобиль с двумя мужчинами впереди и двумя нарядными женщинами в темных очках на заднем сиденье. Миссис Гартман успела схватить девочку за руку. Автомобиль осторожно пробирался среди участников похода, разыскивающих свои «шестерки».
Женщины в темных очках с любопытством оглядывались по сторонам, тихонько обменивались замечаниями Миссис Гартман задумчиво смотрела им вслед.
– Мама, – спросила Пегги, – а почему они на автомобиле, а мы пешком?
Смешно, но этот надоедливый вопрос не раз задавала сама себе миссис Гартман. Сейчас почему-то он показался уместным. Простой вопрос об утвердившейся несправедливости…
– Это какие-либо лорды? – шепотом допытывалась Пегги.
Нет, это не лорды, к лордам у миссис Гартман нет никаких претензий. Ни к ним, ни к их женам, вообще к старым аристократам или потомственным богачам. С этим уже ничего не поделаешь. Ну, еще там знаменитые киноактрисы, было бы даже как-то неудобно им просто ходить по улицам… Но вот эти выскочки, мужья которых только недавно произносили горячие речи на профсоюзных собраниях или на конференциях лейбористов. Только во время войны и после, в период так называемого «восстановления» партия лейбористов подняла их на несколько ступеней общественной лестницы. Скорее всего за то, что они хорошо говорили о необходимости улучшить жизнь рабочих, о равноправии и демократии.
Речь идет не о мужьях. Может быть, они даже неплохо справляются с порученным делом, много работают, им надо экономить время и силы… А что вы скажете об их женах? Они-то научились работать не больше, а меньше. Только теперь надо с ними считаться, словно ум и должность мужей передалась им автоматически.
– Мамочка, что же ты молчишь? Ты не знаешь, кто это?
«Раньше я встречала их в обыкновенном автобусе, – думала миссис Гартман, – в крайнем случае они брали такси. Попробуйте сейчас предложить такой даме этот простейший способ передвижения. Ого! В театре они занимают отдельную ложу и постепенно убеждают себя в том, что директор театра и большинство актеров не всегда в состоянии разобраться в своем искусстве, раз они так часто обращаются за советом прежде всего именно к ним, а потом уже интересуются мнением мужей.
Дома они держат прислугу и кричат на нее, словно в детстве их только этому и учили… Они стыдятся своих старых матерей, сохранивших привычки простой, небогатой семьи. Впрочем, иногда, когда это наиболее удобно и выгодно, они не прочь поговорить об идеях свободы и демократии. Конечно, их мужья говорят об этом чаще и лучше. Но вот я хочу понять, – про себя рассуждала миссис Гартман, – чем я хуже их жен? Нет, в самом деле, я моложе многих из тех, о ком сейчас думаю, даже красивей. У меня лучше фигура и цвет кожи. Это видит каждый. Не знаю, умнее ли я, но образованней наверняка. С некоторыми из них я училась и хорошо помню, как еще девчонками они завидовали мне. Выходит так, что теперь я завидую им. Завидую потому, что их мужья на высоких постах, и это решило все – красоту и ум».
– Мама, – тихонько спросила Пегги, – когда ты выйдешь замуж, у нас тоже будет автомобиль?
Миссис Гартман промолчала и подумала:
«С тех пор, как они послали моего Стенли в Корею, я ни разу не ездила на автомобиле… Конечно, я стала хуже. Кухня и стирка белья не улучшают ни фигуру, ни характер… Даже Пегги это заметила. Как-то она спросила:
– Правда, ты была очень, очень красивая?
– Разве теперь я не нравлюсь тебе?
– Что ты, мамочка, ты мне всякая нравишься, даже если станешь такой, как миссис Чайник.
– Миссис Чайник?
– Ну да, дядя Джек прозвал так одну важную леди с длинным носиком. На ней столько одето теплого, дядя Джек говорит, как на чайник, когда боишься, что он остынет раньше, чем понадобится. Она совсем некрасивая.