Только сейчас я почувствовал настоящее облегчение. Через несколько минут я буду с Биллом! В порыве счастья я вспомнил о Жанне.
— Жанна, пойдем со мной за Биллом!
Она оторвалась от матери. Ее глаза горели. Она подбежала к дверям, где стояли Питер, Ирис и Грант.
Я подошел к Норе.
— Может быть, и вы пойдете?
Она подняла на меня глаза и, как бы не понимая, спросила:
— Куда?
— Мы с Жанной идем за Биллом. Хотим, чтобы и вы пошли с нами.
Ее веки задрожали. Быстрым движением она отвернулась.
— Боже мой, как я была слепа! После всех этих лет...
— А вы постарайтесь забыть эти годы,— сказал я.
Я был счастлив. Теперь мы с Биллом будем понимать друг друга и нашего счастья хватит, чтобы поделиться им и с Норой. Я не буду торопиться к Биллу. Он, должно быть, захочет увидеть Жанну. Все закончилось хорошо и не стоит надоедать Биллу своими нежностями.
— Иди одна, Жанна. Забери Билла и привези его в нашу квартиру. Мы с твоей матерью приедем немного позже.
Патрик Квентин
Человек в западне
Глава 1
Всего за несколько дней до того, как начался этот кошмар, перед ним носились дети, прячась между рядами молодых кленов и высокого папоротника, растущего по опушке рощи. По грязной дороге ехала машина. Джон Гамильтон слышал шум ее мотора, Эмили Джонс, вероятно, тоже слышала, потому что она внезапно закричала:
— Враги!
Дети молниеносно попадали на землю, скрывшись в зарослях папоротника. Джон Гамильтон сделал тоже самое: он знал правила. Он сам и придумал эту игру. Вообще он придумывал все детские игры.
«Неудавшийся отец» — называла его Линда, когда хотела сделать ему больно.
Эта игра возникла в один прекрасный день, тут, в лесу. Тогда он сказал, обращаясь к Лерою Филлипсу: «Подумай, как бы ты себя чувствовал, если бы был зверем. Каждый раз, при приближении человеческого существа, ты бы себе говорил — враги!» Эмили Джонс, главная выдумщица и заводила, тут же отреагировала:
— Теперь мы дикие звери! Все люди наши враги!
Дело происходило ранней весной, и после этого, по предложению той же Эмили, они неоднократно превращались в «зверей», а весь род человеческий становился для них представителем грозного племени «врагов».
Лежа в зарослях папоротника, с удовольствием вдыхая лесные запахи прелой листвы, грибов, Гамильтон почти позабыл про письмо от «Рейнс и Рейнс», лежащее у него в кармане, и предстоящий мучительный разговор с Линдой. И все благодаря детям. Как это часто случалось и в прошлом, они совершили это маленькое чудо.
Глухое урчание машины приближалось. Джон Гамильтон хорошо видел крепкую ножку Анжелы Джонс, высунувшуюся из-под папоротника. А вот Тимми Мерленд и Лерой Филлипс, спрятавшиеся неподалеку, были совершенно незаметны. Откуда-то слева доносилось приглушенно частое дыхание Бака Риттера. Бак был толстым мальчиком и всегда задыхался.
Приближающийся автомобиль был самой обыкновенной машиной из Стоунвилла, направлявшейся либо в Ар-чертаун, либо вверх по этой грязной дороге, мимо его дома.
И тем не менее это уже не была просто машина. Для Джона с его чисто художественной впечатлительностью, для попрятавшихся ребятишек сила их временной уверенности изменила решительно все. И это уже было Неизвестное, Угроза, Враг.
Но тут машина выскочила из-за поворота и оказалась его собственным черным седаном, за рулем которого сидела его собственная жена.
Она сидела в машине одна, и однако же улыбалась чарующей улыбкой «для публики», которую он так великолепно знал.
Простая, искренняя, открытая улыбка, дабы все поняли, какое она простое, искреннее и откровенное создание, и только слегка опущенные уголки губ намекали на то, что эта простота не является результатом наивности, что в ней достаточно нью-йорской изворотливости и находчивости.
Он знал, что она ездила в Питсфилд в парикмахерскую. Она уехала как раз после того, как он получил корреспонденцию в местном почтовом отделении, где всем распоряжалась мать Эмили и Анжелы. И он позволил жене уехать, не обмолвившись ни словом о письме Чарли Рейнса. Надо было Дать себе несколько часов отдыха. Наблюдая за ней, будучи сам абсолютно невидимым, он ясно представлял, что скрывалось под этой раз и навсегда принятой маской: Мадам — Как ее там? — чарующей зрителя своим натурализмом и частыми вспышками «характера», которые возвышали ее над средним уровнем смазливых мещаночек.
Она вышла из салона красоты с этой самой улыбкой, шагала, красиво покачивая бедрами. А теперь, когда чарующая улыбка потеряла всякое значение, она все еще не могла с ней расстаться. Она улыбалась для себя, ибо давно уже сама превратилась в самого главного зрителя.
Неожиданно он почувствовал острую жалость, всегда приходящую в самый неподходящий момент, вызванную больше не любовью, а глубоким пониманием ее натуры.
Линда, подумал он, чувствуя, как у него болезненно сжимается сердце — бедная Линда! Иллюзия легкости, вызванная веселой игрой с детьми, исчезла. Он снова почувствовал бремя своей тяжелой ноши.
Машина исчезла в направлении к его дому. С минуту ничего не было видно, кроме ровной линии папоротниковых зарослей, сверкающих и переливающихся всеми оттенками зелени под лучами полуденного солнца. Потом раздался высокий голос Эмили, неестественно торжественный и слегка таинственный:
— Друзья-звери, бурундук, белки-летяги и лесные курочки, о, лесные жители, слушайте! Опасность миновала! Враг исчез!
Она первой выскочила из папоротника, за нею появились остальные дети: краснолицый толстяк Бак, худой, поджарый, похожий на фокстерьера Тимми, Лерой, зубы которого сверкали на бронзовом лице. Анжела Джонс, волнуясь за свой наряд, тут же принялась снимать самые малюсенькие, почти невидимые простым глазом кусочки пожухлых листьев и травы с джинсов.
Она повернулась к Эмили, ее круглая наивная мордашка была озабочена, ибо она постоянно боялась ударить лицом в грязь и в чем-то уступить своей старшей сестре.
— Что за дурацкая игра. Это вовсе не был враг, а всего лишь миссис Гамильтон. И это все знают!
— Здесь нет никакого обмана!
Эмили помотала своими длинными черными косами.
— Это был враг! Они все Враги!
Она повернулась к Джону.
— Правда, Джон? Все люди, все без исключения, Враги. Отцы, матери, жены, все.
— Конечно,— ответил Джон, сейчас уже испытывая чувство неловкости и неуместности происходящего.— Когда вы звери, они все Враги!
Какого черта он тут делает? Взрослый человек забавляется с кучкой ребятишек, как будто у него нет ёолее важных дел!
— Я — бобр! — закричал Вак Риттер.
— А я старая ондатра! — завопил Лерой.
Тимми .Мерленд, которого природа наградила пронзительным голосом, и он мог перекричать кого угодно, заявил:
— А я большой черный медведь!
Анжела Джонс, заразившись общим настроением, заплясала как безумная, размахивая руками и вытягивая вперед губы:
— А я скунс! Смотрите все, я скунс!
Джон вздохнул:
— Ладно, ребята, мне нужно идти домой.
— Нет! — дружно закричали они,— Нет!
Эмили обхватила его двумя руками за талию:
— Джон, дорогой, миленький Джон, ты же сказал, что мы пойдем вместе купаться!
— Да,—’важно заявил Тимми,— ты нам обещал.
— Ты обещал,— вторила ему Анжела,— так нечестно. Мы все слышали, как ты сказал, что пойдем -купаться.
Лерой Филлипс, страшно застенчивый по натуре, вложил свою ладошку в руку Джона:
— Пожалуйста, мистер Гамильтон.
Джон пробрался через папоротниковые заросли и спрыгнул с насыпи вниз па дорогу.
— До скорой встречи, ребята. Возможно, завтра.
— Завтра! — завопили они,— мы увидимся завтра! Смотри, ты нам обещал!
— Послушай, Вак,— донесся до него возбужденный голос Анжелы.— Я лесная курочка. Или нет, я огромный дятел, с очень большим и крепким клювом.
Джон Гамильтон зашагал к дому.