Она отошла, улыбаясь ему, ее огромные зеленые глаза заполнились слезами.
— Все дело в том, что мне надо свыкнуться с этой мыслью. Разве ты не видишь? Обрушить на меня такое... Это же нелегко. Если бы ты действовал иначе, вел бы себя потактичнее...
Ее рука потянулась к его шее и начала ее ласкать. Она уже разыгрывала новую сцену, изображая из себя любящую жену, которая вела себя немного неразумно и слегка погорячилась, потому что муж не проявил достаточно чуткости.
Даже сейчас она знала,. как обвести его вокруг пальца.
— Дорогой, тебе надо скорее переодеться. Мы должны спешить на вечер к Викки.
— Мы идем вместе?
— Сейчас я не могу.
— Но ты должна пойти. Иначе я тоже не пойду!
— Один из нас должен пойти. Иначе что она подумает? Ведь это день ее рождения. У нас приготовлен для нее подарок. Передай ей мои поздравления и пожелай всего наилучшего, объясни, что у меня разыгралась мигрень. Я немного полежу. Скоро я буду в полном порядке.
Он стоял напротив стенного бара. Машинально его взгляд остановился на бутылке с джином.
Линда заговорила быстро и настойчиво:
— Верь мне, Джон. Поверь мне хотя бы разок. Если бы ты только знал, как для меня важно, чтобы ты мне верил!
И снова — крик ее души. И дилемма. Если он сейчас позвонит Кейри и предупредит, что никто из них не сможет прийти, он обидит Линду явным недоверием. Но если он оставит ее одну в доме...
Он повернулся к жене. Лицо у нее было слишком честное, лицо маленькой девочки.
— Она знает про мои мигрени, все знают. Скажи ей, что я не позвонила, потому что до последней минуты надеялась, что мне станет легче и я все же смогу к ним приехать.
Разве он не должен ей верить? Если после такой откровенной просьбы о помощи он все же выскажет ей недоверие, это будет равносильно признанию полной несостоятельности их брака.
— Ты и правда думаешь, что мне следует к ним пойти? Ты этого хочешь?
— Да, да... Не бойся, я не буду... даю слово...
— О’кей, где же подарок?
— Наверху, в спальне. Все красиво завернуто и перевязано ленточкой. Я сама это сделала.
Теперь улыбка у нее была счастливая, по-детски беззаботная. Она обняла его одной рукой. Они двинулись вверх по лестнице. Джон вспомнил, как три дня назад они вместе выбирали в антикварном магазине поднос для Викки. Завернула его в бумагу и завязала ленточкой продавщица, бумага была нарядной, они предупредили продавщицу, что это подарок...
Они поднялись в спальню, и Линда прилегла на. кровать. Джон сбросил рабочую одежду, принял душ. Когда он вернулся из ванной, Линда лежала, закрыв глаза. Он надел белую рубашку, завязал галстук, достал выходной костюм. Когда он уже причесывался перед зеркалом, она негромко позвала:
— Джон, Джон, дорогой...
Он положил щетку на туалет и подошел к жене. Теперь глаза у нее были широко открыты, она протягивала к нему обе руки.
— Поцелуй меня, Джон.
Он нагнулся. Она обвила его обеими руками за шею и прижалась губами к его губам. Поцелуй был долгий, страстный. Все впечатление портило то, что от нее довольно сильно пахло алкоголем.
— Я очень сожалею, Джон.
— Все о’кей!
— Я так хочу, чтобы ты был счастлив... Это единственное, что меня волнует в жизни: чтобы ты достиг всего того, чего тебе хочется. Все остальное неважно.
— Конечно, Линда.
Ее руки все еще обвивали его шею, губы скользнули по щеке.
— Дорогой, если они обещают в два раза больше, чем ты получал раньше, это будет почти 25 тысяч, верно?
— Пожалуй.
Она засмеялась.
— Грандиозно, ничего не скажешь!
Взъерошив ему волосы, она отпустила его.
— Я немного полежу, отдохну, а потом приготовлю себе чего-нибудь поесть. Не торопись домой. Я не хочу, чтобы беспокойство обо мне испортило тебе вечер. Передай им всем от меня привет. Скажи, что я ужасно огорчена.
— Непременно.
Он двинулся к двери.
— Дорогой,— крикнула она,— ты позабыл поднос. Который я так красиво завернула в завязала.
Глава 3
Он сел в старенький черный седан, положил рядом поднос, завернутый в золотистую бумагу с нарядной розеткой из золотой ленты, и поехал по заросшей сорняком дороге к шоссе.
— Я не должен беспокоиться,— твердил он себе. Уже давно волнения и тревоги стали его основными врагами. Они лишали сил, приводя к тому, что с каждым разом он был все менее способен бороться с трудностями, когда они вновь приходили.
Присутствие на этом дне рождения само по себе было для него тяжелым испытанием, которое усиливалось постоянной тревогой за то, что Линда может выкинуть дома...
Возможно, у нее и в мыслях не было ничего такого. Вполне вероятно, что вернувшись домой, он найдет ее в абсолютном порядке. И раньше случалось, что ей удавалось взять себя в руки даже после того, как она начинала пить.
Привычка постоянно ожидать чего-то плохого крайне изматывала его.
Викки и Бред Кейри жили на краю озера Шелтон, которое считалось наиболее привлекательной частью Стоунвилла. От старого фермерского дома Гамильтона жилище Кейри отделяло около мили по пологой дороге, проложенной через лес.
Бред был единственным сыном мистера Кейри, владельца одной из старейших «семейных» бумажных компаний в Новой Англии. Он работал на фабрике в качестве заместителя директора, ну и будущего наследника. Пять лет назад Бред женился на Викки, богатой девушке из Калифорнии.
Хотя Стоунвилл находился в центре зеленого йоркшира, излюбленного места отдыха нью-йоркцев, в нем было еще поразительно много совершенно «диких уголков». Старый мистер Кейри жил здесь множество лет и прочно закрепил за членами своего семейства звание местной аристократии, кроме них и Фишеров, живших здесь наездами, единственными людьми, претендовавшими на высокое положение в обществе, были Гордон и Роз Мерленды, родители Томми, которые совместно писали исторические романы, неизменно попадавшие в категорию «бестселлеров». На зиму они уезжали в Европу. Если Фишеров не было в Стоунвилле, сборище у Бреда и Виктории неизменно состояло из старика Кейри, Мерлендов, а после приезда Гамильтонов, Линды и Джона.
Такое ограниченное число участников, по всей вероятности, и превратило компанию в столь тесный кружок. Мерленды были исключительно заинтересованы в Кейри, а Кейри в Мерлендах, старый же Кейри — в обоих семействах. И постепенно то же случилось и с Линдой.
Такое сближение не на шутку беспокоило Джона. За исключением Викки и Бреда, людей простых и- отзывчивых, компания Кейри была не для него, а он сам не для них. Старик Кейри ему казался скучнейшим тугодумом, а Мерленды — недалекими и высокомерными ничтожествами. Однако для Линды тот факт, что они приняли ее, имел колоссальное значение. Это придавало ей дополнительное чувство безопасности и уверенности, которое ей было так необходимо. Вот уже почти полгода она была неразлучна с этими людьми. Однако Джон понимал, что эта дружба висит на волоске. Если бы кто-то из Кейри, особенно чувствительных к показной стороне жизни, заподозрил истину, они бы в одно мгновение вычеркнули ее из списка своих знакомых. А если бы это случилось...
Проезжая мимо пустого дома Фишеров по бесконечной аллее из старых кленов, удивительно прекрасных в розоватом свете заходящего солнца, Джон снова почувствовал почти физическое ощущение страха и беспокойства. Вот уже два раза ему приходилось прибегать к мигреням Линды, дабы объяснить ее отсутствие. Пройдет ли это в третий раз? Особенно учитывая день рождения хозяйки? Компания Кейри исповедовала культ «дней рождения», и Линда, которая исключительно быстро разбиралась в слабостях и причудах других людей, вот уже больше недели не переставала готовиться к этому празднику,
— Викки, дорогая, твой день рождения! Я просто на могу дождаться! Для меня это событие огромной важности. После этого я буду себя чувствовать равноправным членом вашего кружка.