— Давайте в мой. Так вчера придумала Викки. Она считает, что вы мне не разрешите быть чересчур расточительным. Только папе ничего не говорите...
Он заговорщицки засмеялся.
— Как себя чувствует Линда?
—- Прекрасно.
—- Надеюсь, тучи рассеялись?
— Как будто.
— Замечательно. Увидимся в поезде. Не сомневаюсь, что Викки непременно передала бы привет, но она ушла на озеро учить Лероя ловить окуней. Это ее. новое материнское увлечение.
Голос Бреда стал серьезным:
— Не переживайте из-за Линды, Джон. Все будет о’кей. Женщины, они... Короче говоря, время лучший лекарь.
Джон положил трубку и отнес на место поднос. Через окно он увидел, как Линда, шагает к студии. Она шла напрямик и вскоре исчезла за стеной бывшего коровника.
Там были сложены дрова, там Линда хранила садовый инвентарь. Она последнее время увлеклась цветами. Вскоре она появилась, таща за собой длинный шланг. Подтащив его к клумбе, недавно сплошь засаженной пестрыми циниями, она принялась их поливать.
Солнце ярко освещало клумбу. Джон припомнил, что Линда все повторяла, что поливать можно только в вечернее время. Поэтому ее трудолюбие показалось странным. Но до него тут же дошло: ну конечно, еще одна бутылка у нее спрятана в коровнике, она ходила туда просто опохмелиться. Ну, а цинии должны были оправдать ее поход в коровник.
Он вышел во двор и подошел к ней.
Подняв голову от цветов, она весело улыбнулась ему.
Ты уже поднялся? Будь умником, посиди сегодня утром в студии. Когда я занимаюсь цветами, я не люблю, чтобы у меня болтались под ногами. А потом у меня будет генеральная уборка в доме, так что тебе вход туда закрыт.
Ее улыбка стала еще шире.
— Или же ты предпочитаешь пойти поиграть с ребятишками? Мне все равно надо забежать к миссис Джонс с выкройкой, которую я ей давно, уже обещала. Я ей звонила. К телефону подошла Эмили. Она сказала, что они тебя ждут в купальне. Будто бы ты им, обещал пойти купаться. Но, конечно, поступай, как хочешь!
Это было похоже на капитуляцию. Ни напоминаний, ни обвинений, ни извинений. Только веселые хлопоты по хозяйству; она была образцовой женой, внимательной соседкой, чутким товарищем. Теперь он окончательно уверовал в,то, что в коровнике она уже успела приложиться к бутылке. Но это не имело значения. Уж коли она решила твердо с ним сотрудничать, ей надо было чем-то подкрепить свою уверенность.
Закрутив кран на шланге, она бросила его на дорожке.
— Ну, а теперь я принимаюсь за уборку холла.
Она подошла к дому, на пороге обернулась и небрежно спросила:
— Кстати, ты едешь в Нью-Йорк?
— Да.
— Прекрасно. Мне надо знать, как быть с ленчем. Если ты все же пойдешь с ребятами, возвращайся в половине первого. Мне придется накормить тебя пораньше, чтобы ты успел на поезд.
Она вошла в дом, а он направился в студию. На мольберте стояло его самое последнее полотно. С минуту он разглядывал его. Работа ничего не всколыхнула в его душе, и он почувствовал, что сейчас писать было бы бесполезно. Детишки, подумал он. Почему бы и нет? Так или иначе, но до отъезда еще далеко. Сама Линда предложила ему пойти купаться. Возможно ей хотелось, чтобы он ушел из дома. Она боялась себя, боялась, что если появится причина закатить ему новую сцену, все ее добрые намерения полетят к черту.
Он вернулся домой, натянул плавки, поверх них — техасы. Из холла доносилось гудение пылесоса. Крикнув: «Я пошел купаться», Джон вышел из двери и зашагал по дороге.
Излучина ручья, которую, ребята гордо именовали своим «плавательным бассейном», находилась всего лишь в полумиле к Стоунвиллу в том самом месте, где проходила граница заброшенного выгона и начинался лес.
На краю луга он увидел велосипеды ребятишек, прислоненные к стене, сложенной из серого булыжника. Перепрыгнув через нее в заросли сорняков, доходивших ему до колена, он услышал детские крики, долетавшие от ручья. Их радостный смех, как взмах волшебной палочки, принес ему успокоение, близкое к чувству полной безопасности.
Они были здесь все, кроме Лероя. Их мокрые тела сверкали как будто их натерли маслом. Он спустился по косогору, поросшему дикими яблонями, небольшими сосенками, вишенником. Разумеется, первой его заметила Эмили.
Девочка вылезла на берег и побежала к нему навстречу.
— Джон, ты пришел! Я же знала, что ты обязательно придешь. -
Она схватила его за руку, потащила вниз к ручью и вскоре он тоже оказался в воде. «Неудавшийся отец»... Он припомнил издевательские слова Линды, но сейчас они его уже не трогали. Если он и правда был неудавшимся отцом, то все эти дети в какой-то мере были лишены отцовской ласки. У Анжелы и Эмили вообще не было отца, а мать целыми днями вертелась, как белка в колесе, на почте. Тимми, жертва педагогических пособий, сознательно был предоставлен самому себе. Бак обречен на то же самое из-за вечных ссор родителей. Родители Лероя очень любили мальчика, но работая слугами в чужом доме, не могли уделить ему достаточно времени. Вот и получилось, что все пятеро нуждались в нём не меньше, чем он нуждался в них.
В самом начале двенадцатого на лугу появился Лерой. Уже пробегая по лугу он начал снимать с себя одежду и, не замедляя шага, прыгнул в ручей. Он торжествовал по поводу своей рыбной ловли: он поймал трех окуней, а Викки попался всего лишь один.
— А как нас качало на волнах: вверх и вниз. И я греб. И... если бы вы видели ту рыбину, которую я чуть-чуть не поймал. Ее ясно было видно в воде. Могу поспорить, она была длиной фута в три.
Ребята сгрудились вокруг него, слушая эти сказки с блестящими глазами и полуоткрытыми ртами, и у Джона усилилось чувство мира и покоя.
Но много позднее, когда он собрался уходить, все пошло кувырком. Эмили и Анжела загорали вместе с ним на берегу ручья, и вдруг Эмили воскликнула:
— А я знаю, что я сделаю! Я расскажу Джону секрет.
— Нет,— завопила Анжела.— Нет! Не смей!
В дикой ярости она набросилась на старшую сестренку и принялась ее молотить кулаками:
— Это мой секрет, это мой секрет!
— Нет, наш общий!
Остальные ребята вылезли на берег и стояли кругом.
Джон оттащил младшую девочку от сестры. Она извивалась в его руках. Ее лицо покраснело от злости. Она повернулась к нему.
— Нет, вы не узнаете моего секрета, вы злой, вы жестокий, вы избиваете свою жену!
— Анжела!
Эмили вскочилА с места и попыталась вцепиться в сестренку. Но Джон не допустил этого.
— Ты не смеешь... ты не смеешь!
— Да, он ее побил,— кричала Анжела,— побил свою жену, так сказал Тимми. Тимми все видел. Она вошла в комнату с подбитым глазом и прямо сказала: «Меня побил мой муж», а Тимми...
Суровое обвинение, значит, разговоры дошли уже до детей, подумал Джон. Он отпустил Анжелу и посмотрел на Тимми. Тимми был готов провалиться сквозь землю. Вдруг он круто повернулся и побежал прочь от них сквозь густые заросли.
Эмили, главный защитник Джона, закричала:
— Это неправда! Я их ненавижу. Ненавижу Тимми. Ненавижу Анжелу...
Джон пошел за Тимми. Он нашел его за старой сосной, мальчик лежал на земле, уткнувшись лицом в траву, и горько плакал.
Джон опустился на колени и положил руку на плечо Тимми.
— Все в порядке, не надо переживать.
— Я не хотел этого. Не хотел им говорить. А потом подумал, что если я расскажу Анжеле эту тайну, она мне расскажет свою. Я спросил ее, а она говорит: «Может и скажу, сначала расскажи свой секрет». Ну, я и рассказал, но только она меня обманула. И я вовсе не хотел...
— О’кей, Тимми, давай забудем об этом. Пошли.
Но мальчик ни за что не хотел возвращаться. Погруженный в думы о вероломстве Анжелы, он остался лежать на траве, тяжело вздыхая и размазывая слезы грязными руками по еще более грязной рожице.
Джон вернулся к остальным детям. Но прежняя близость не возвращалась, все испытывали чувство стыда и неловкости. Чары были развеяны. Между ними пробежала черная кошка.
Джон засобирался домой.
Там его ждала Линда, энергичная и веселая, как никогда.
Она приготовила ему ленч и села подле него. Он ел, а она отказалась от еды под предлогом раннего часа. Сидела и курила одну сигарету за другой, наблюдая за ним из под своих черных очков и болтая с ненатуральным оживлением о разных пустяках.