Он очнулся на мгновение, но, почувствовав некое преимущество, упрямо снова погрузился в течение прошлого. Ну надо же! Зам-то оказывается был среди простых грешников, воплощенный в довольно тщедушное тельце! Настал момент и чувак в этом тельце понял, что пора умирать. Не от безысходности, а как естественное завершение дел, как ощущение полноты достигнутого и спокойной удовлетворенности. Он знал, что прожил правильно. Неизъяснимая уверенность освещала глубину мыслей о прошлом, и кончик каждой из этих мыслей готов был разматываться нескончаемыми нитями, ветвясь далеко за границу обыденного понимания. За кошку, привычно лежащую у него на коленях, он не беспокоился. Есть кому позаботиться. Горя он никому не причинит своей смертью. Он и сейчас для всех - лишь грусть воспоминаний о прошлом. Страха не было. Возбуждения перед новым - тоже. Что-то невыразимое, непонятное внутри подталкивало сделать последний правильный шаг. Он улыбнулся, легко вздохнул и умер. Оставленная жизнь слетела невесомым покрывалом. Он вспомнил все. И понял, что этим завершилось вся череда воплощений, что он сделал самые последние штрихи в неизмеримо долгом пути, совсем не похожем на путь многих и многих. Обычно искры Божьи, послушные зову своих страстей и предначертанному порядку их воплощения, стряхнув мирские заботы, летели в заветный Сонм, Божественное Лоно, чтобы бездумно слиться в общей инфотеке почерпнутой мудрости. Он во многом не был похож на всех и почерпнутое им, на удивление и радость другим, было в деталях не менее грандиозным, чем самое забористое в инфотеке Сонма. Это радовало потому, что расширяло мудрость, дополняло ее множественностью отношений. И сейчас светлая и горячая волна ликования приветствовала его, захватывающей нетерпеливостью ожидания, длившегося века. И он легко занял Свое Место, усмехнувшись реликтовой, чисто человеческой мысли о том, что это как бы место заместителя Общей Гармонии Мироздания. Таких как он больше не было. Были совсем другие, и в том Ином они превосходили его, а он превосходил их в Своем. Весь же узор бесконечной вселенской мудрости не удавалось охватить никому в отдельности. Он разлился в своей сущности по нескольким галактикам, с поистине божественной силой, ясностью и глубиной, наслаждаясь разом всем многообразием сущего от звездных систем, кружащихся в общей воронке взаимного сцепления, проткнутой множеством черных дыр, до Базовых Основ, определяющих индивидуальное Лицо Гармонии. Некая иррациональность в мотивации, неотъемлемо сопутствующая ему, то, что делает людей непредсказуемыми и пугающими, и то, что привносит в удушающую равномерность новое разнообразие, в развитие новые пути и возможности, как нельзя была характерна для него. Чтобы прочувствовать силу, и поддавшись этой иррациональной мотивации, он сжал в ладонях спираль галактики, принуждая множество миров к новой судьбе. Миллионы звезд дестабилизировались, вспыхнув в поразительно красивом зареве, и фотонные поля волнующей рябью разошлись кругами по всей вселенной, чтобы всколыхнуть зеркало вселенского пруда и внести в него разнообразие. Сонм Божественного Лона ответил всплеском живого интереса, проникаясь в происходящие изменения. А он вдруг, в полном несоответствии с грандиозностью происходящего, вспомнил о только что оставленной жизни, одной из длинной вереницы ничтожных воплощений, приведших к соответствию Гармонии. Волна спровоцированного космического возмущения достигнет той планеты всего через семь тысяч лет. Жалость, так не вяжущаяся с его новым пониманием, чисто человеческий отзвук забытого, удивила его. Возможно, такие мелочные частные проявления каких-то остатков его человеческой сущности, не пойдут на пользу в его Деле. Он нахмурился, потом расслабленно улыбнулся. Он не может не доверять самому себе. Опасаться нечего, если сам состоишь в Гармонии, отработанной невообразимым потоком прошлого опыта. Любопытство вышло на первый план, и его восприятие оказалось рядом с только что оставленной планетой. Он, безусловно, может позволить себе маленькие частности. - Витя? - зачем-то спросила Алена. - Ага! - парень все так же улыбался.