- Снимайте, снимайте, что же вы?
Сечин взялся за ремешок, недоверчиво глядя на профессора: не шутит ли? Профессор и не думал шутить. Тогда он решительно спустил штаны.
Чартков крякнул.
Профессор привстал за столом и удовлетворенно пробормотал: "Угу".
- Эраст Васильевич, - попросил он, - не сочтите за труд, проведите стандартные замеры. Хотя я и на глазок дам не меньше девяти дюймов.
Пока Чартков ходил за инструментом, профессор вышел из-за стола и, задумчиво жуя губами, принялся ходить вокруг Сечина.
- Мать, отец живы? - спрашивал он.
- Не. В голодуху обои померли. Одни мы с сестренкой остались.
- Сестра где?
- Как мама с батяней померли, мы в город подались. Я на фабрику, сестренка к нэпманам в услужение. - Сечин захихикал: - Щекотно очень, товарищ Чартков.
- А вы потерпите, - сказал профессор. - Венерическими болезнями: сифилисом, гонореей - не страдали?
- Кто?
- Да вот вы, например?
Сечин помотал головой.
- Случаи эпилепсии, шизофрении в роду были?
- Чего?
- Я говорю, падучая в семье была у кого?
- Не, падучей не было. Мы, Бартановы, крепкие. У меня дядька рукой по две подковы разом гнул. Да и я, ежли на кулачки, насмерть могу зашибить. Ненароком.
Чартков кончил замеры.
- Ну что? - спросил профессор.
- Ровно девять дюймов! - провозгласил Чартков.
- Ага, - сказал профессор и разрешил: - Надевайте штаны!
Он вернулся за стол и достал из журнала какой-то листок.
- Идите сюда, юноша. Что здесь изображено?
- Круг, - сказал Сечин.
- Отлично. Грамотный?
- А то.
- Пьете много?
Сечин нервно облизнулся.
- С сегодняшнего дня будете пить только воду и квас. Вам понятно?
Сечин молча кивнул.
- Тогда, будьте любезны, распишитесь вот здесь. - Профессор пододвинул ему журнал. - Эраст Васильевич, разместите товарища. Поставьте на полное довольствие и покажите питомник. Да проследите, чтобы без надзора никаких половых сношений!
- Будет сделано, Илья Иванович!
- И дайте ему мензурку. Побольше.
Чартков радостно кивнул.
Он провел Сечина в смежное помещение и протянул ему мензурку.
- Знаешь, чего делать-то? - заботливо спросил он. - С Дунькой Кулаковой баловался когда? Ну вот, значит, и того... Я сейчас выйду, а через пять минут вернусь. Чтобы все было готово. Эх, Алеша, завидую я тебе! В каком деле участие примешь!
Разместился Сечин по-барски - в отдельной комнате с видом на Кавказский хребет. Он бросился ничком на топчан, заломил руки за голову и, скрестив вытянутые ноги, довольно ощерился. Все складывалось как нельзя более удачно. Он втерся в доверие к болвану Чарткову, пришелся по душе профессору. Теперь осталось только найти детеныша. И тогда... белый пароход... теплый ветерок Атлантики... роскошные берега Африки...
Дверь распахнулась, и в комнату вошел Чартков.
- Отдыхаешь, товарищ? - радостно прокричал он. - А я тебе поесть принес. До обеда-то сколько еще времени, а ты, чай, проголодался.
Он протянул Сечину лепешку и кусок козьего сыра. Сечин спустил ноги на пол и с удовольствием принялся жевать.
- Подзакусишь, и пойдем обезьянник смотреть, - сказал Чартков. - Видел когда антропоидов?
Сечин промычал что-то с набитым ртом, помотал головой.
- Это такие, скажу я тебе, твари! Ровно люди, только звероподобные. Ну, ты жуй, жуй, не торопись.
Солнце стояло уже высоко, когда они вышли из особняка и направились на задний двор.
Еще издалека Сечин услышал громкое, раздраженное тявканье и лопотание. Откуда-то понесло острой, едкой воньцой. Присыпанная песком дорожка свернула налево и привела к большой клетке-вольеру, в которой непрерывно, как заведенные, бегали и прыгали уродливые, похожие на собак, существа. Собакоголовые обезьяны - в Африке туземцы уничтожали их сотнями, как саранчу. Завидев человека, они принялись бесноваться еще оголтелей, крича и вереща так, что можно было оглохнуть. Чартков двинулся дальше, и Сечин поспешил за ним.
За раскидистыми кустами он увидел другой вольер, в котором росло несколько деревьев. В ветвях деревьев были устроены из листьев и сухой травы обезьяньи гнезда. Шесть или семь взрослых шимпанзе сидели и бродили в траве. На спине у одной из самок болтался годовалый детеныш. Он прижимался к матери, обняв ее ручонками за шею и просунув ноги ей под мышки. У него был трогательный белый пушок на крестце - знак того, что детеныш находится под опекой всего стада. Он непрестанно крутил большой головой, глядя на окружающий его мир круглыми завороженно-немигающими глазами - грустными, почти человеческими...
Чартков пошарил в кармане галифе, достал облепленный табачными крошками кусок сахара и просунул сквозь сетку. Один из шимпанзе осторожно, боком подобрался поближе, схватил сахар и отбежал. Тут же его окружили два других шимпанзе и принялись выпрашивать угощение, протягивая руки и дергая счастливчика за шерсть.