И вдруг послышался голос Андрейчева:
— Стой! Сто-ой!
Бочаров приподнялся. Увидел под низкой стаей незнакомого охотника с дымящимся ружьем навскидку. Первый лебедь, самый большой и самый белый, крикнул, осел на звук только сейчас долетевшего до Бориса выстрела и замедлил полет. Стая, кучей облетая раненого, отваливала к камышам. Ее гулкие крики катились по взморью. Раненый, тяжело поднимая и опуская крылья, медленно развернулся и, с каждым взмахом набирая высоту, полетел вперед. Он летел молча. Без единого звука, словно не желая ни стоном, ни криком выдать своей слабости, а медленные крылья тоже молчали.
Вдалеке от раненого, будто прощаясь с ним, пристанывала стая.
Лебедь, поднимаясь ввысь, уходил в море. Вдали от берега, когда уже стало казаться, что лебедь оправился от раны, он вдруг не поднял крыл и белой глыбой понесся вниз. Там, где он упал, море взметнуло вверх черный фонтан воды.
Борис, прижав ружье к груди, долго смотрел в ту сторону, где упал убитый лебедь. Обветренные губы его что-то беззвучно шептали. Почувствовав чью-то руку на плече, вышел из забытья, повернулся. Перед ним стоял подавленный Андрейчев.
— Надо узнать, кто стрелял, — сказал он, враждебно вглядываясь в охотника, который все еще маячил во весь рост.
— Зачем? — отрешенно спросил Борис. — Сам знаешь. Закон пока еще разрешает бить лебедей.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Дула свежая моряна, и небольшая бударка под косым парусом шла ходко. В среднем отсеке полулежал Богдан Савельич. Небольшой, ладный, седой. Поглядывая на далекий берег, определял по черным кулигам камыша-каржатника или по очертаниям заливов место, мимо которого проходили. Коротко советовал Борису, сидевшему за рулем, повернуть мористее или прижаться к берегу. Из поселка выехали затемно, и уже солнце свалилось с полудня, а до присмотренной стариком охоты на кабана было еще далеко. В таких долгих поездках Богдан Савельич обычно любил обсудить последние мировые события, о которых особенно настойчиво сообщало радио. Дотошно доискивался первопричин свершаемого, не скрывая своего недовольства, что ему неизвестны те истоки, по которым он сам по-своему мог бы оценить деяния людей. Сегодня старик всю дорогу с грустью вспоминал прошлое. Он знал, что все им рассказываемое уже не новинка для Бориса. Но Богдану Савельичу хотелось, чтобы пережитое и передуманное им за долгие годы Борис запомнил бы и сохранил в своей памяти, а может быть, и передал бы своим детям.
Старик был одинок. Братья погибли в германскую, сестры вымерли в голодный год, а сыновья пропали без вести в начале Отечественной войны. Старуха ждала сынов, для матери сыновья не пропадают без вести, и не дождалась. Умирала она, когда начинались усиленные поиски неизвестных героев, и последними словами старой матери была просьба отыскать Ваню и Максима. Дескать, они живые и теперь-то подадут о себе весть. Богдан Савельич знал, что такое война, но не разубеждал старуху, чтобы только поддерживать ее силы. После смерти жены, оставшись один, поверил в невозвратность сынов. С тоской смотрел на детишек: его внуки никогда не переступят порог камышанки, не набедокурят в чужом саду, не спросят: был ли дедушка Богдан молодым? Мальцам не верится, что старики когда-то были маленькими.
Борис покладистым характером, любовью к природе был очень похож на меньшого сына старика, Максима, и Богдану Савельичу в семье Бочаровых иногда казалось, что он ласкает своих внуков. Три сорванца с радостью кидались к старику. Он на равных правах входил в их незамысловатые, но серьезные игры, вместе с ними «стрелял из автоматов», «строил самолеты» и «запускал спутники», рассказывал, как воевал сам, как воевали дядя Ваня и дядя Максим. И это было не тем, что иные оценивают поговоркой: «Что малый, что старый — одинаковы». Это было непроходящей тоской по внукам, желанием человеческим продлить свой век жизнью сынов и внуков.
Пожалуй, в поселке один Богдан Савельич одобрил женитьбу Бориса, знал, что житейский опыт и доброта Ольги помогут парню встать на ноги после свалившегося на него несчастья — смерти матери. Некоторые любят судить да рядить о чужом, без спроса сыпать советами, стращать будущими бедами. Много подобного обрушилось на Бориса до свадьбы, и если бы не старик Савельич, не быть Ольге хозяйкой в камышанке Бочаровых. Со временем Борис понял это, оценил и привязался к старику. Многому научился, отыскивая с ним волчат, послушался старика — пошел в егеря, не без его настояний схватился с Бушменовым — сильнейшим человеком в поселке. Подчас от Бушменова зависела судьба всей семьи: поставишь сетку поймать рыбы на прокорм, а тебя за браконьерство упекут в кутузку, и осиротишь детвору, забедует семья.