— Он же промокнет, он же простудится! — проговорила она, ускоряя шаги. До заставы далеко. Улжан попробовала бежать, но у нее перехватывало дыхание.
Дождь между тем усиливался, люди прятались по домам, собирали развешанное на веревках белье, и Улжан вдруг вспомнила, что забыла укрыть кошмой тезек[11]. Но возвращаться домой было поздно. Хлынул проливной дождь.
Навстречу бежали до нитки промокшие мальчишки, Мурата с ними не было, но Улжан узнала Шаира. Это лучший друг ее сына.
— Шаир, Шаир! А где Мурат? Разве он не с тобой был? — спросила она.
— Он сзади где-то... Отстал!
Дождь, как назло, все усиливался. Это был настоящий ливень, с грохотом обрушившийся на землю. По арыкам шумно неслась мутная глинистая вода. Повсюду пузырились большие лужи. И случилось это за несколько минут; природа умывалась обильным весенним дождем.
Все это хорошо наблюдать из окна, а для Мурата, одиноко плетущегося позади всех по размытой глинистой дороге, не было ничего страшнее этого дождя. Вода лилась за пазуху, лицо посинело, рукава рубашки обвисли, как крылья подстреленной птицы. Все тело дрожало от холода. Он вдруг поскользнулся и плюхнулся в грязь. Поднявшись, Мурат решил идти домой не по дороге, а напрямик, через чьи-то сады.
На двери висел замок. Мурат постоял под дождем, ища, куда бы скрыться, и бросился на крыльцо. Прижался к двери, замер.
Дождь будто только и ждал этого: все тише, тише — и перестал. Вокруг сразу посветлело, по стене дома скользнул луч солнца. Тучи, подгоняемые ветром, рассеялись, в чистом и ароматном воздухе веяло прохладой, неумолчно шумели арыки.
Улжан промокла, но сына около заставы не нашла. С трудом возвращалась она домой по скользкой дороге. Тяжелые комья грязи прилипали к ногам, стаскивая калоши.
Увидев сына, прижавшегося к дверям дома, дрожащего, как сиротливый козленок, Улжан не на шутку испугалась.
— Ой, крошка моя! Застыл, бедный?! Совсем застыл!
Лицо у мальчика было синее-синее, зуб на зуб не попадал. В это мгновение Мурат мечтал только о том, чтобы поскорее открылась перед ним дверь. На мать он смотрел виноватыми глазами.
* * *Старик Батырбай работал сторожем колхозного сада. Домой он тоже вернулся после дождя. Сошел с лошади, прислушался и удивился: в доме — необычная тишина.
«Что такое? Почему они там притихли?» — подумал он, заглядывая в переднюю. Здесь было пусто и тихо, зато из соседней комнаты раздавались какие-то подозрительные всхлипы.
Батырбай шагнул через порог в комнату и, несмотря на полутьму, увидел лежащего на кровати сына. Рядом с ним, пригорюнившись, сидела жена, — хмурая, безмолвная. Сердце у Батырбая дрогнуло.
— Что с ним? Почему лежит? — спросил он.
Улжан вздохнула.
— Ты бы его самого спросил, — сказала она и тут же рассказала мужу о случившемся.
Батырбай присел на корточки возле сына, приложил к его голове свою большую грубоватую ладонь.
— Горит весь... как огонь горит. Врача-то позвала?
— Что сделает доктор? — махнула рукой Улжан. — Тащи-ка лучше поскорее черного ягненка... Обернем шкурой...
— Нет... Пусть его Надежда посмотрит, — сказал Батырбай и поднялся.
Много раз колхозный врач Надежда Петровна переступала порог этого дома. Она измерила Мурату температуру, прослушала его пульс, сердце.
— Простужены легкие, — сказал она. — Надо положить его в больницу.
И все это случилось весной 1945 года. Через десять дней после того, как Мурата отвезли в больницу, кончилась война, четыре года бушевавшая над советской землей. Народ ликовал, а вместе с ним ликовала природа — зеленели поля и горы, цвели сады.
* * *Из больницы Мурат вышел худой, как скелет. Учебный год в школе подходил к концу, и Мурату нечего было и думать о том, чтобы сдавать экзамены. А впрочем, педагогический совет решил перевести его в пятый класс без экзаменов: ведь Мурат был одним из лучших учеников.
* * *Как-то раз, после обеда, к Мурату прибежал Шаир.
— Эй, Мурат! Пойди-ка сюда! — он вызвал приятеля на крыльцо.
— Чего тебе?
— Понимаешь, — оживленно заговорил Шаир, — дядя Токмолда составляет список. Ну, кто хочет в лагерь ехать, того и записывает. Запишемся?
Мальчики бегом бросились в школу. Токмолда — директор школы — заметив, как у них раздуваются ноздри, с улыбкой спросил:
— Что такое? Или за вами кто-нибудь гнался?
— Нет, не гнался, агай[12]! — ответил более смелый Шаир. — Мы хотим записаться в лагерь.
— Гм... А как вы учитесь?
— Вы же сами знаете, как мы учимся!