Брат поначалу тоже кривился, что я пью "эту гадость", а сам через месяц только его и хлестал. Даже на День Святого Валентина как-то целую коробку мне подарил, фунта на четыре, первый раз на Таиланд мы тогда слетали, что ли…
Брат.
Вот после этого на меня и накатило по-настоящему.
Семён звал меня Сучкой, Ваша Покорная отвечала ему Хомяком. Русские азиаты вообще прискорбно часто этим и заканчивают. Я не про демаркационную линию с идеологическими разногласиями, хотя в этом нам тоже равных давно уже нет — с тех самых пор, как немцы решили, что с них достаточно и прикрыли свою лавочку с поездками в метро по загранпаспорту. Я про внешность. Низенький, пухленький, щёки в два раза шире ушей. Хомяк и есть. В маму дома только я и Вероника, остальные, похоже, от самок бульдога подброшены во младенчестве. И ведут себя тоже…. соответственно.
Вот как засядет чучело это на кожаном диване ценой в две моих зарплаты в одних семейниках и дырявом тельнике, стропорезом на босой ноге подравнивает ногти, а потом чуть ли не в зубах тем же стропорезом ковыряет, и в сотый уже раз гонит про то, как их в Чечне свои же миномётчики в поле накрыли, и кто сколько от этого в штаны кирпичей отложил, и какой занятной формы те кирпичи получились…
Послал же бог родственничка.
Он про службу кроме этих баек ничего почти не рассказывал. И так любой желающий в сауне посмотреть может — где стреляли, где резали, а куда так, шрапнелью отлетело.
Увы, корень не задет, по каковой скорбной причине регулярные перебои с кровоснабжением мозга на характере братца сказываются далеко не лучшим образом. Но даже когда он думает низом, его шутки дальше безопасных, пусть и обидных, подколок не заходят. Не заходили, то есть. Ни разу.
Затащить меня в декорацию с танкового полигона, дать по голове, и оставить внутри мишени даже по его понятиям выглядело перебором.
И потом, какой ещё полигон? Кругом берёзы и лопухи, откуда им взяться среди прохладного, не жарче тридцати двух в тени, сухого таиландского февраля? Мы же на курорте отдыхать должны… были?
— Диду Панас, Диду Панас, ты дывы, тут хтось ще дыхлае! — пронзительный детский голос раскалённым буром ввинтился под крышку черепа. В ушах ощутимо зазвенело.
Ваша Покорная совершила подвиг. Малолетний крикун остался жив даже после того, как на полном бегу вбежал прямо в меня, и решительно ухватил грязной ручонкой за футболку. Ну да чего там. Будь несчастная тряпка чистая…
Пришлось вымученно улыбаться и походкой беременного паралитика двигаться вслед за малолетним…. бомжонком? Дешёвая серая рубаха и замурзанные треники на босу ногу по мне заметно лучше смотрелись бы на помойке. Затем юный засранец не сбавляя хода прошлёпал босыми ногами по неглубокой мутной луже, и позиция его родителей стала доступна без лишних пояснений.
Действительно, такого всерьёз одевать — только портить. Одежду. Этому-то разве что эвтаназия и поможет.
Дед Панас малолетнему правнуку соответствовал полностью. Брюки с пиджаком, это по летней-то жаре, лоснились многолетними пятнами. Не удивлюсь, если десятка с два лет назад он решил в них и помереть. И тоже на босу ногу.
Сидел дед в настоящей, запряжённой лошадью, телеге. Лошадь оглушительно воняла. Над её задним концом вполне убедительно роились мухи. Дед созерцал его взглядом Будды и явно размышлял о Вечности. На коленях у деда, финальным штрихом к бреду в летний полдень, лежал Винчестер 1895 года.
Не ТОЗовка сраная, и не Сайга даже!
Винчестер!
Повстречай Ваша Покорная на московских зимних улочках таджика-строителя верхом на убитом в хлам Скотт-Гэмблере десятой модели ценой в три её месячных зарплаты — и то меньше бы удивилась.
В моём представлении с такими игрушками ездили на природу исключительно уважаемые взрослые люди, которые могут позволить себе подобное недешёвое увлечение. В крайнем случае, их дети-бездельники — вроде непутёвого Хомяка. Или не очень бездельники — Ваша Покорная, например. Думаю, треск моего шаблона вполне получилось расслышать невооружённым ухом.
Дед же невозмутимо улыбнулся беззубым ртом и протянул глиняную крынку с обколотым краем.
Молоко. Тёплое. Козье. Из грязной крынки. На летней жаре. С мозговым сотрясом хренадцатой степени.
Конечно, буду!
— Почекай, доню, зараз дойидэмо, — в сотый, наверное, раз повторил дед. Словарный запас у него явно уступал современной хорошей стиральной машинке, да и понимал он меня не сильно лучше, чем я его.