От природы активный и склонный к партизанским вылазкам, Черчилль находился в центре событий. Отныне профсоюзы его ненавидели. Суфражистки, избравшие его главным врагом, пытались сорвать его публичные выступления и однажды в общем порыве набросились на него. Он стал жертвой одного из немногих актов физического насилия, случавшихся за время работы Палаты общин. 13 ноября 1912 года во время дебатов по Ольстеру, сидевшие в первых рядах радикалы-консерваторы громко обозвали «крысами» Черчилля и полковника Сили. Черчилль взмахнул носовым платком, этот ироничный жест послужил провокацией, в ответ Рональд Маклейн, депутат от Ольстера, выхватил у спикера увесистый том «Регламента» и запустил его по параболе в голову Черчиллю. Черчилль ответил цитатой из Хазлитта: «Меня не задевает физическое насилие. Враждебные идеи – вот что ранит меня». Позднее он, несмотря на угрозы, настаивал на выступлении в Белфасте, что должно свидетельствовать о его бесстрашии. В самом деле, он был одним из самых азартных политиков и презирал случайные опасности.
Нельзя сказать, что Черчиллю нравились конфликты, как раз наоборот. Он предпочитал компромиссы. Он обсуждал с Ллойдом Джорджем возможность создания новой партии, которая смогла бы объединить талантливых политиков. Ему нравилась эта идея, тем более что его связывала дружба с Ф.Э.Смитом, депутатом от тори. Сын вице-мэра Биркехэда и титулованный выпускник Оксфорда, «Ф.Э.», как его все называли, в феврале 1906-го произнес лучшую из когда-либо звучавших в парламенте дебютных речей, после чего сразу стал одним из лидеров партии консерваторов. Они с Черчиллем очень быстро стали друзьями. Смит был преуспевающим адвокатом, он помог Черчиллю с делом о клевете. Он был острым, колким, светским, он был пылким и непочтительным, он был единственным человеком, которого Черчилль полагал умнее себя. Они допоздна засиживались за рюмкой, спорили и шутили, Клемми считала, что этот человек как никто другой плохо влияет на ее мужа, он даже хуже, чем Ллойд Джордж, тот, по крайней мере, ложился спать в девять вечера. Смит был единственным из друзей, в присутствии которого Черчилль следил за словами, он боялся, что колкий Смит в какой-то момент использует их против него и это положит конец их дружбе. К ужасу Клемми, Смит был приглашен и согласился стать крестным отцом Рэндольфа. Черчилль полагал, что он должен стать центральной фигурой в партии «самых лучших». Их дружба не прерывалась в момент бюджетного кризиса, кризиса в Палате лордов и кризиса по Ольстеру. Но единственной вещью, относительно которой они достигли согласия, был «женский вопрос»: Смит, чье «остроумие не пощадило ни одного мужчину и не затронуло ни одной женщины», не позволил бы своим дочерям поступить в пансион или университет, он полагал, что участие в публичной жизни разрушает женское начало. Смит и Черчилль славились приступами громкого и продолжительного хохота. Не имея возможности навязать свои порядки старомодному «Книжному клубу», основанным еще доктором Джонсоном, они создали альтернативный «Другой клуб», членами которого стали их приятели, и в конечном итоге он стал более популярен – там было больше живого остроумия, энергии, если не сказать больше – мудрости. Этот клуб стал своего рода мостом между двумя враждебными лагерями, поскольку консерваторы захлопнули все двери перед носом либералов. Это был один из немногих периодов в истории Англии, когда члены двух партий не встречались ни в бальных залах, ни за обеденным столом. Нью-Йорк и Париж выступали сценой политических раздоров, но в Лондоне общество всегда стояло выше партий, и этот разрыв был в равной степени болезненным и непривычным. «Мы заключили лучшую из сделок. Герцогини нас гонят, баронессы дают в нашу честь обед. Но что остается либералам? Увы, Общество благородных девиц», – говорил Смит.