Жером не заставил себя просить дважды и просто сказал:
— Хорошо! Я прочту своё любимое. Только оно не из новых.
— Ну что ж! Всё одно, начинай!
Встав в позу, Жером продекламировал:
СТИХИ ПО СЛУЧАЮ РАСФОРМИРОВАНИЯ НАЦИОНАЛЬНОЙ ГВАРДИИ
Стихотворение Беранже, да ещё вдобавок мастерски прочитанное Жеромом, было восторженно воспринято присутствующими.
— Браво! Браво! — закричали все хором, а довольный дядюшка Франсуа наградил декламатора ещё и бурными аплодисментами.
Не за то ль, что в бой с врагами Шли мы, жизни не щадя? —задумчиво повторил Ксавье.
За дверью кухоньки, прижавшись к ней носом, замерла Катрин, вся превратившись в слух. Когда Жером чётко произносил слова припева, девочка шёпотом повторяла их, тихонько отбивая такт ногой.
Студенты ушли, и вместе с ними Ксавье. Клеран остался у дядюшки Франсуа и, взяв линейку, с усердием принялся графить подписные листы.
Выждав несколько минут, Катрин скользнула в комнату.
— Отец, — попросила она, — расскажи, почему распустили Национальную гвардию?.. Тогда я была ещё маленькой, — с важностью добавила она, — и потому не всё понимаю, что написал Беранже, знаю только, что этого не надо было делать. А почему? Ты объясни мне… Хорошо?
— Про Национальную гвардию? — переспросил Франсуа, смеясь. — А не хочешь ли ты, раз ты теперь такая взрослая, чтобы я рассказал тебе про гвардию, только не Национальную, а наполеоновскую? Про Национальную, пожалуй, тебе лучше расскажет Клеран.
— Не смущай ребёнка! — строго отозвался Клеран, оторвавшись от листа бумаги и не выпуская из руки линейку. — Национальную гвардию создали в тысяча семьсот восемьдесят девятом году, — повернулся он к Катрин. — А знаешь, что это был за год?
— Ну ещё бы! Когда взяли Бастилию! — твёрдо ответила девочка.
— Правильно! Ну так знай, с тех пор Национальная гвардия вела себя доблестно и храбро и участвовала в подавлении вандейских мятежей.[5] А меж тем кое-кому это именно не понравилось, и те, кому она досадила, хотели во что бы то ни стало лишить её той славы, какую она заслужила, стереть её подвиги из памяти французов… И вот три года тому назад… Так, Франсуа?
— Это было в тысяча восемьсот двадцать седьмом году, без малого три года назад…
— Я так и говорю. В то время любимцем короля был Виллель.[6] Он поставил его над всеми министрами. А мысли у этого Виллеля были самые чёрные, он всё хотел вернуть вспять… Хотел, чтобы король имел всё, а народ ничего… Тебе понятно?
Катрин безмолвно кивнула головой.
— И тут случилось такое дело. В большом почёте у короля были военные смотры и парады, и он вздумал устроить смотр войскам Национальной гвардии. Национальные гвардейцы встретили короля, как обычно, приветственными криками, и вдруг…
— Что вдруг? — Катрин так хотелось поскорее услышать продолжение рассказа, что она не утерпела и перебила Клерана.
— Вдруг кто-то крикнул: «Долой министров! Долой Виллеля!» За ним другой, третий… А ещё через несколько минут вся площадь гудела: «Долой министров! Долой Виллеля!» Один гвардеец даже схватил под уздцы лошадь короля и в самое лицо ему крикнул: «Долой Виллеля!»
— А король?!
— А король разгневался. «Я ждал, что услышу здесь слова преданности и любви к своему королю, — заявил он, — а вместо этого неблагодарные смеют давать мне советы»… Карл повернул коня, и смотр на этом окончился.
— Ну, а дальше, дальше…
— Дальше — смотр-то кончился, но дело с Национальной гвардией только началось. Карл поступил так необдуманно, как может поступить лишь властелин, который верит, что его власть неограниченна, и не замечает, что земля под ним дрожит…
— Вот именно дрожит, — перебил Франсуа. — И Карл решил, что проще всего распустить Национальную гвардию. Ту самую гвардию, которую, как ты сейчас слышала, славили в своих песнях поэты, ту, которая была опорой третьего сословия…
— Карл и захотел лишить буржуазию её военной силы и сосредоточил эту силу в руках дворянства и духовенства. Вот что решил Карл.
Катрин задумалась, руки её машинально теребили края фартука.
Увидев, какое сильное впечатление произвёл на его дочь рассказ Клерана, Франсуа притянул к себе девочку и сказал: