Так что она никогда всерьез не называет их отношения дружбой.
Вообще, Эйр считает, что, чем теснее связь, тем меньше о ней надо говорить. В смысле... это такое... ваше личное. То, что ее ткет, по-настоящему - слишком неуловимо. Как пыль муки на кухне. Которая делает выпечку волшебным процессом. И вроде бы не значит совершенно ничего. А одновременно - все. Проходит время, и ты обнаруживаешь, что твой друг - кто-то, о ком ты совершенно так не думал.
Когда все началось?.. Когда Одуванчик открыла пачку печенья и угостила Эйр? Возможно... Но она - есть. И весь мир - дом, когда она есть.
без заголовка
Сегодня - старый фарфор, пасмурно, горький кофе, рваная меланхолия, плюс упертость верить, до конца непонятно, во что, и щепотка, весьма внушительная, сомнений в правоте оной, а еще мерное, сводящее с ума и успокаивающее одновременно тиканье старых часов на стене, где обоев - клочья, и паутины - куски; и все планы - неизменно на расстоянии получаса. Пустые замочные скважины, за которыми - тайна, никому не нужная, в которую никто не верит. Такая одинокая и гордая, пронизываемая сквозняками. Озябшие пальцы, тщетно ищущие защиты внутри старых митенок, слабость в коленях и щемящая боль в груди. О чем-то, что неизвестно, было или нет. Дышать - сквозь распахнутые настежь окна, а там - промозглый декабрьский туман, смешанный с запахами застаревшего дыма; а все равно нечем, и хватаешься руками за бестелесный воздух и падаешь в пыльное полосатое кресло с кружевным подголовником, пыль принимает тебя в свои объятия, глаза закрываются, и больше уже ничего не нужно в этом мире.
А на круглом столе - в тени реющей занавески треснутая фарфоровая чашка с остывшим черным кофе.
ЗИ 19. Она строит стены
Она снова строит стены. Прекрасно понимая, что в них ей будет еще более холодно, еще более одиноко, еще более серо или - как говорят англичане - сине?.. Но снаружи - пурга, дождь, град, буря, снаружи - страх, ужас, только пики, копья и стрелы, она там - одна. У нее нет выбора. Только строить стены и делать сид, что так и надо. Что это ее любимое занятие, и, вообще, внутри стен она - счастлива. Глотая в горле горячие соленые слезы, смахивая их со щек лихо и дерзко. Задыхаясь от них и унимая дрожь в руках - потому что делать больше нечего. Строить стены - это почти рефлекс.
Она - строит стены. И нет иного пути. Никого пустить внутрь нельзя, ведь ни в ком нет надежды.
Только надежда всегда есть, на самом дне сердца. Что кто-то, плюнув на ее отчаянную оборону, поставит вал, взберется на стену, войдет во внутренний двор, ведь ему так нужно то, что внутри - перепуганная она. Великая хозяйка огромных пустых стен. Перепуганный и потерянный ребенок.
Такие смельчаки давно вымерли. Может быть, они взбирались не на те стены и взаправду погибли под минометным огнем.
А может, люди стали умнее.
Она будет сидеть внутри и изредка бросаться земляными комьями, пока не успокоится и не почувствует, что выйти - безопасно. Что у нее хватит сил. Хватит уверенности и дерзости раздвинуть собственные тучи руками.
И она триумфально рушит все, что построила.
Кто говорит, что любит ее и такой - прав ли?.. Если не карабкался на стены, когда она лила сверху собственные кипящие слезы, притворяясь, что это вредоносная смола? Что, если он отступал, озадаченный, испуганный или безразличный? До лучших времен. Поверив, что там, в стенах, ей лучше и безопаснее.
Ведь он совсем не знает ее тогда. А как можно любить, не зная?
Можно, наверное.
Тогда она считает, что отрезана от дома навсегда. От милого домика, где на поляне пасутся и мирно жуют траву еще безрогие козлята, где беззаботно тренькает флейта, где в глубоком колодце всегда достаточно чистой воды. Все - тлен, вокруг - только холод и безбрежные степи, полные врагов.
А через несколько дней... стены сделаются не нужны, она методично сровняет их с землей и вернется в свой домик, отворив низкую калитку. Домашние козы радостно заблеют и ринутся навстречу, и все вновь сделается просто.
Может, те, кто не штурмует стены, просто умен и практичен? В самом деле, к чему получать по голове, если она и так вернется?
Если она и так будет снова нежна, мила и искрометна? Забудет стену, как злой сон. Всем все простит, даже там, где и прощать-то нечего, снова станет великодушна и легка.
Пока, конечно, не испугается чего-то снова и не сбежит из домика на враждебную равнину, махая мечом, не станет сражаться с мельницами, посылая огненные шары направо и налево, И строить стены.
Получается, они с нею, только когда все хорошо? А едва сносит крышу - в кусты?
Может, так было не всегда? И в заросли они попадали только в этот, последний раз? Может, даже не заметили ничего?