<p>
Инга снисходительно слушала как зал задаёт президенту вопросы. Они не были согласованы, но всё равно не отличались разнообразием: внешняя политика да ЖКХ. Два раза спросили что-то личное, какую музыку слушает президент и смотрел ли он новый фильм.
Оказалось – классическую. И нет, не смотрел.
Инга поморщилась.
Её вопрос был о другом. Уж точно получше того, что сейчас спрашивал у главы государства какой-то областной журналист:
– Господин президент, прокомментируйте пожалуйста ход дачной амнистии.
Президент помялся, кашлянул, с ходу придумал шутку, затем достал из головы несколько цифр, развил их, объявил о концентрации усилий и призвал регионы активнее включаться в работу. Так президент отвечал чуть ли не на все вопросы. Если спрашивали о внешней политике, он тоже сыпал цифрами, предлагал сплачиваться и продлевать, а вместо регионов упоминал партнёров.
Инга улыбнулась. От её вопроса президенту так просто не отделаться. Отшутиться тоже не получится. Вопрос был важным, неожиданным, очень коротким. Главное суметь задать его. Когда президент закончил, Инга не стала голосить вместе со всеми. Она чувствовала, что её спросят и оставалась подчёркнуто молчаливой.
– Пожалуйста, загадочная девушка в пятом ряду, – сказал пресс-секретарь и зал тихо засмеялся. Президент тоже усмехнулся и отпил из кружки.
Инга поднялась и представилась. Президент вежливо слушал. Голубые прозрачноватые глаза, губы спрятаны в полуулыбке. Круглое лицо с залысинами. В последние годы президент стал пускаться в исторические размышления и сыпать поговорками, что было проявлением старости, которую он пытался скрыть.
Сейчас Инга поймает его. Обескуражит президентское всезнайство. Держа спину прямой, журналистка спросила:
– Господин президент, я хочу узнать у вас, что такое потец.
По залу пробежала оторопь. Кто-то прыснул. Пресс-секретарь вскинул бровь. Они этого не знали и не читали, и Инга позволила себе улыбнуться: совсем скоро её вопрос станет героем Сети.
– Потец? – растерянно переспросил президент.
Инга кивнула. Она с наслаждением рассматривала озадаченное лицо президента. Круглое, с натянутой кожей. Обелёсенные глаза. Глава государства прочистил горло, стрельнул глазами куда-то вглубь зала и что-то забормотал, стараясь свести всё к шутке.
– Господин президент... – торжествующе повторила Инга.
Тот, глядя на Ингу холодными немигающими глазами, произнёс:
– Потец – это холодный пот, выступающий на лбу умершего. Это – роса смерти. Вот что такое потец.</p>
<p>
XI</p>
<p>
Иван Савич глядел в окно троллейбуса. Заснеженную дорогу неспешно переходила вереница пожилых женщин. Их было до странного много, и Иван Савич перевёл взгляд на дворец культуры, мимо античных колонн которого шаркали старухи. Водитель попридержал двери, и пенсионерки, по привычке выстроившись в очередь, стали заполнять салон. Длилось это долго, и Иван Савич порадовался тому, что вышел заранее.
Наконец, троллейбус тронулся, и рассевшиеся пассажирки разом заговорили. Они возвращались с бесплатного концерта, приуроченного к восьмому марта. Играли классическую музыку, выступали местные коллективы.
– Прямо мурашки по коже, – повторяла одна интеллигентная женщина, – особенно Штраус.
Иван Савич классическую музыку любил. Беззаботно напевая, он взглянул на часы. Времени было в достатке. На вокзал он успевал.
Бабушки были разными: вполне бодрые, совсем старые, свежеиспечённые, с костылями и даже одна с ходунками, грузная и тяжёлая, которой Иван Савич с трудом помог забраться в салон. Немногочисленная молодёжь перешучивалась, но Иван Савич оставался серьёзен. На следующей остановке он осторожно спустил двух старушек.
– Спасибо, сынок!
Троллейбус чуть постоял, ожидая, когда бабушки отцепятся от поручня и покатил дальше.
На каждой остановке выходило несколько пенсионерок. Делали они это кое-как, кряхтя и переваливаясь, так, что в дверях образовывался затор, и входившие устало вздыхали в ещё зимние воротники.
Время начинало поджимать.
Иван Савич с тоской оглядел салон. Бабушек было много. Их хватило бы на весь маршрут. Особенно Ивана Савича тревожила та бабушка с ходунками. Высадить её было бы целым приключением.
– А Бетховен какой лакомка! – не унималась интеллигентная женщина.
Иван Савич скрипнул зубами. Он с раздражением смотрел как перед самой остановкой бабушки вскакивали, торопились, но всё равно не успевали к дверям и долго спускались вниз, отставив бесполезную клюку. И хотя это занимало лишние полминуты, остановок было много, и вскоре они сложились в реальное опоздание.
Иван Савич сам хотел выскочить, но побоялся, что не придёт нужный номер. Оставалось лишь злиться. Он бы ещё понял, если бы подлость устроили светофоры, снег расквасил дорогу, а троллейбус – автомобиль, но еле передвигающиеся бабки – это было что-то из ряда вон, совсем уж глупая насмешка судьбы.
– А Шопен? Знаете ли вы Шопена?
Иван Савич нервно рассмеялся. Троллейбус придёт тика в тику, а ещё нужно минут десять, чтоб добежать до вагона... Нет, он уже опоздал. Опоздал бесповоротно. И когда Иван Савич понял это, то обрёл полное спокойствие. Он ещё сделает из случившегося анекдот и будет часто его рассказывать. В самом деле – бывает же такое... Салон почти опустел. Троллейбус сразу пошёл быстрее. Видимо, водитель тоже выбился из графика. А что, ещё есть надежда! Если выскочить и побежать, можно успеть на поезд.