Ирина Могутная пьяненько захихикала. Она только что придумала сюжет детектива, который сделает её знаменитой. Женщина написала в издательство, что приступает к работе над романом 'Похититель слов'. Ирина корпела над ним круглосуточно, отлучаясь лишь за продуктами. Попутно она проверяла своё открытие, и всякий эксперимент – на телефоне, компьютере, на любых цифровых устройствах, показывал одно и то же – при копировании больших объёмов текста скрытое Нечто изменяло в нём одно-единственное слово.
Никогда прежде Ирина не писала так хорошо и правдиво, на собранном лично ей материале. Писательница знала – это будет её главная книга, и ей казалось, что с каждой написанной страницей она разгадывает важный вселенский ребус.
Когда издательство перестало получать от Ирины Могутной письма, оно забило тревогу. Женщину нашли мёртвой в её собственном доме. Рядом с рабочим столом валялась куча пустых винных бутылок.
Следов романа 'Похититель слов' обнаружено не было.</p>
<p>
XVI</p>
<p>
Никите всю неделю снились скучные однообразные сны.
Мало того, что в них он работал, так ещё и просыпался измотанным, словно всю ночь возил гружёные тачки.
В первый трудовой сон Никита оказался на лесопилке. Он без продыху подносил и разрезал бревна, и сон, который должен был добавить что-нибудь необычное, хотя бы страх самому стать бревном, закончился только когда Никита распилил все заготовки.
Целый день у Никиты болела спина, но когда он вновь уснул, то попал на каменоломню, где пришлось так шибко махать кайлом, что в позвоночнике что-то треснуло, будто в него тоже засадили киркой. Никита был готов списать всё на переутомление от настоящей работы, но в следующем сне он опять трудился – на сей раз счетоводом при старых гремучих счётах, которыми он откуда-то умел пользоваться. Всю смену Никита хотел схватить эти счёты, гремящие тысячью деревянных колёсиков, да прогрохотать на них с горки, но какая-то тайная сила не отпускала его от кассы и жуткого гробоподобного прилавка.
От счёт болели костяшки пальцев, зато отдохнула спина, и следующую сонную смену – у бесконечной ленты конвейера – Никита отстоял больше в скуке, чем в боли. Он даже начал искать к чему снится работа, но ничего стоящего не нашёл.
А вот следующие две ночи выдались напряжёнными. Никите приснилось, что он работает кочегаром у постоянно гаснущей топки. Ему так часто приходилось вгрызаться лопатой в груду сверкающего антрацита, что к утру он проснулся совсем разбитый, словно кусок отколотого ломом угля.
Понимая, что дальше так продолжаться не может, Никита записался на приём к психологу. Тот пообещал принять на следующий день. Никита с ужасом ждал предстоящей ночи, и оказался прав – в новом сне ему пришлось сменить множество профессий. Он чинил протекающий водопровод, считал кроликов, колол дрова, производил сложные расчёты на логарифмической линейке, набивал корректуру на печатной машинке, причём не перетекал из одной работы в другую, а оканчивал их строго по графику. Под конец Никиту заставили копать яму, чем больше – тем лучше, и он уснул прямо в ней, вымотанный и грязный.
Очнулся Никита едва живым. Кое-как отлежавшись, он поспешил к психологу, который любезно принял пациента в хорошо обставленном кабинете. Специалист вежливо слушал сбивчивый рассказ Никиты и задавал краткие наводящие вопросы. Никита почувствовал, что ему становится легче. Прощаясь, он даже забыл расплатиться и потому, когда был окликнут, сразу же полез к кошельку.
Но улыбающийся психолог уже протягивал Никите какой-то конверт:
– Молодой человек, вы кое-что забыли. Это по праву ваше. Берите, у нас всё честно. Да берите же!
Никита с непониманием взял плотный конверт. Парень хотел было что-то спросить, но психолог, извинившись, уже занялся другим пациентом.
Тогда Никита осторожно заглянул внутрь.
В конверте лежали деньги.</p>
<p>
XVII</p>
<p>
В жарком пригородном автобусе дёргался старый дед.
Он не выглядел как огородник, набивший кабачками мешающуюся тележку, а напоминал существо нездешнее, привыкшее жить иначе. Вместо мятого серого пиджака он носил спортивную майку, открывающую загорелые мускулистые плечи. Голову его обхватывала бандана, а челюсть – аккуратная бородка. Левой рукой дед сжимал кассетный плеер, а правой беспрестанно выкидывал козу. Из наушников ощутимо тёк классический рок. Дед артистично переминался с ноги на ногу, дёргал рукой, мотал головой и совсем не обращал внимания на людей, отстранившихся от него.
Дед был странен по сравнению с усталым трудовым народом, толстыми дачницами в платках и редкой молодёжью, уткнувшейся в телефоны. Он словно всё ещё хотел жить, не собираясь упускать мгновение даже здесь, в автобусе, и жмурился, млел, кидал козу, отбивал ритм, трясся загорелым открытым телом.