Мартин: Это неправда.
Мик: Это так же верно, как и то, что я стою сейчас здесь.
Мартин: Тогда я пойду в церковь и спрошу этого Уолша, Уэлша. Ему ли не знать.
Мик: Ну так, валяй.
Мартин: А?
Мик: Иди и спроси.
Мартин: Вот схожу и спрошу.
Мик: Так иди.
Мартин (пауза): И спрошу, отрезают ли они эти штуки и продают ли торговцам.
Мик: Точно.
Мартин (пауза): Тогда я пошел.
Мик: Иди.
Мартин: Я пошел. И нечего мне указывать, когда мне идти.
Мартин неспешно уходит в левую кулису, Мик улыбается, затем вылезает из могилы вместе с мешком и кладет его в сторону. Затем медленно подходит к могиле своей жены, расположенной слева и некоторое время смотрит на нее, заложа руки в карманы. Справа появляется полицейский, Томас Хэнлан в полном обмундировании, попеременно затягиваясь то сигаретой, то ингалятором для астматиков.
Томас: Не начинал еще?
Мик: Еще не начинал.
Томас: Тогда чем ты тут занимаешься?
Мик: Просто смотрю.
Томас: Так точно. Никакого вреда. А у меня тут возникли проблемы в Рирданс Холл, вот и опоздал. Две женщины подрались и один мужчина.
Мик: Те две женщины дрались с мужчиной, или как?
Томас: Те две женщины дрались между собой и все шло отлично, пока не вмешался один старый придурок со словами: «Женщины не должны драться, прекратите!» и не начал их разнимать. Тогда эти две его хорошенько отделали вместе, а затем по очереди прошлись по нему.
Мик: Так ему и надо. Не его ума это было дело. Мне нравится добрая женская драка.
Томас: Мне тоже нравится, хотя, сказать по правде, мне не следует это говорить при исполнении. Короче, мы их всех арестовали. Тот старик все никак не мог в это поверить. Даже расплакался. А Джонни Дойл ему и говорит: «Будешь ныть, я тоже тебе врежу», но он все равно не перестал.
Мик: И он ему вмазал?
Томас: Нет. Нет необходимости избивать стариков, даже если они плачут.
Мик: Полагаю, нет.
Томас: Точно, нет. И мы ведь когда-нибудь состаримся.
Мик (пауза): Ну, так я приступаю?
Томас: Давай, ага.
Мик начинает раскапывать могилу своей жены. Томас усаживается возле могилы справа и, немного кривясь, заглядывает в черный мешок.
Томас: Страшно омерзительная работенка, Мик.
Мик: Но ее надо делать.
Томас: Хотя она жутко мерзостная.
Мик: Но необходимая. Разве не нужно место?
Томас: Уверен, должен быть выход. Церковь должна поощрять кремацию. А не так.
Мик: Кто из местных согласится на кремацию? Да, никто.
Томас: И все же с каждым годом должно быть лучше.
Мик: Ну так попроси их. (Пауза.) И разве ты на своей работенке не сталкиваешься с вещами более мерзкими, чем эта? Ты ведь имеешь дело с умершими несколько минут назад, а не семь лет.
Томас: Когда это я имею дело с умершими пару минут назад?
Мик: Разве нет? О… А я так думал, исходя из того, как ты об этом рассказываешь. Вроде, тела так и летают вокруг, прямо как в сериале «Меланхолия на улице Хилл».
Томас: А я бы хотел, чтобы тела летали, но так никогда не бывает.
Мик: Так поезжай на север. Тебе там понравится. Послоняйся там немного.
Томас: Да там одно дерьмо, никакой детективной работы. Я говорю о работе настоящего детектива. Ну, знаешь, как в «Куинси».
Мик: А, как в «Куинси». (Пауза.) Так ты никогда не видел мертвеца? Свежего мертвеца?
Томас: Единственное мертвое тело, которое я видел, было тело парня в многоквартирном доме по дороге на Шеннон. Жирнее ублюдка невозможно представить. Сиськи — во какие. Сидел в кресле совсем голый. Совсем. Телик включен. Доктор сказал, это сердечный приступ. Все шито-крыто. Ему видней. Но я-то заглянул в холодильник жирного. Здоровенный холодильник, доложу тебе, футов шесть в высоту. И что же там было? Горшочек джема и салат-латук. Как тебе? И больше ничего. Горшочек джема и салат в холодильнике самого жирного парня в мире. Ничего подозрительного? Я это указал в своем отчете, а меня подняли на смех. А смотреть телик совсем голым? Ничего подозрительного?
Мик (пауза): А какое было время года?