Лестрейд выслушал меня, а потом спросил:
— Вы что-нибудь тогда видели?
Я пожал плечами.
— Разумеется, что-то я видел. Вопрос только, что именно вас интересует?
— Разве вы не читали газет? — спросил Лестрейд.
Я застыл. Газеты я читал, но смерть Энни Чэпмен воспринимал как-то отдельно от своего визита в Ист-Энд.
— Вы хотите сказать, — спросил я, — что я был где-то рядом с местом убийства? Это ведь произошло где-то там, на границе Сити и Ист-Энда?
— Совершенно верно, — подтвердил Лестрейд. — Не могли бы вы дать имя и адрес вашего друга?
Я, разумеется, не стал отказываться, назвал и имя, и адрес и объяснил, что мой приятель, находясь в крайне стесненных обстоятельствах, повредил ногу и, не имея в Лондоне никого из родственников, обратился за помощью ко мне. Он подозревал перелом — боль была сильнейшая, ступить на ногу он не мог, однако я, приехав, установил, что тут всего лишь вывих. Я еще посидел у него часа два, уговаривал отправиться в больницу, где за ним, по крайней мере, будет уход — его квартирная хозяйка казалась мне в этом отношении совершенно ненадежной — явно приверженной к спиртному, очень неряшливой. Кончилось тем, что я уговорил его принять якобы в долг пять фунтов и поспешил домой.
— О вас сообщил кэбмен, — сказал Лестрейд.
Я не удивился, уже зная, в чем, собственно, дело. После того как 31 августа там же, у Финсбери-Серкус, было найдено тело проститутки Мэри Энн Николз, дело неожиданно попало под правительственный контроль. Оказалось, что это преступление уже не первое — менее четырех недель назад, 6 августа, в Ист-Энде уже было обнаружено тело тридцатипятилетней проститутки Марты Тернер, изувеченной подобным же образом. Все указывало на то, что действовал тот же преступник. Поэтому после второго убийства начальник полиции Джеймс Монро объявил о премии в сто фунтов за сведения, которые могли бы способствовать поимке убийцы. Неудивительно, что, узнав о третьем убийстве, кэбмен поспешил донести полиции о подозрительном ночном пассажире.
— Бог мой, инспектор, — проговорил я. — Неужели вы могли подумать, что я замешан в этом ужасном преступлении?
Лестрейд пожал плечами.
— Такова моя работа, — сказал он. — Я обязан проверять все поступившие сообщения. Наоборот, я бы получил взыскание, если бы не зашел к вам.
— Но… послушайте, ведь в сегодняшней газете мистер Монро заявил, что убийца скрывается в Уайтчепеле!
Лестрейд снова пожал плечами и сказал недовольно:
— Наш начальник может заявлять что угодно. А мы бегаем, как легавые собаки.
После его ухода я еще раз, более внимательно, просмотрел вчерашние и сегодняшние газеты. Огромные заголовки, отчеты о всех трех убийствах, сообщения сотрудников Скотланд-Ярда и — много, слишком много — очевидных домыслов журналистов.
Я посвятил газетам в тот день весь досуг, в клуб так и не попал, сразу поехал к моей Мэри и отправился с ней в театр.
Неделю спустя с континента прибыл Холмс, но история с убийствами проституток его не заинтересовала. Свежих следов преступлений уже не было, их давным-давно затоптали полицейские и журналисты, черпать же сведения из газет было бессмысленно — ознакомившись с ними, Холмс с раздражением заявил, что с тем же успехом можно составить себе мнение об этих убийствах, прочитав, скажем, Ветхий Завет.
Потом разговоры о них начали затихать, пока однажды утром, читая газеты, Холмс в раздражении не воскликнул, отбросив «Таймс» в сторону:
— Наша полиция впадает в маразм!
Я поднял газету и посмотрел, что могло вызвать раздражение Холмса. Тот между тем, просматривая «Дейли газет», с отвращением проговорил:
— И здесь то же самое. Положительно, наша полиция представляет собой пример вопиющей некомпетентности!
— О чем вы? — спросил я.
Холмс ткнул в факсимильную копию какого-то письма, опубликованную в «Дейли газет». В «Таймс» было точно такое факсимиле.
«Я, как и прежде, занимаюсь разборкой со шлюхами и не остановлюсь, пока не сяду. Последнее дельце выгорело просто великолепно. Я не дал этой бабе даже пикнуть. Как, интересно, вы сможете меня поймать? Я люблю свою работу и перейду к новым делам. Вы скоро обо мне услышите. Когда пойду на следующее дело, отрежу бабе уши и пришлю в полицию. Мой нож остер. Всего хорошего. Преданный вам Джек Потрошитель».
— Монро надеется, что кто-нибудь опознает почерк! — с сарказмом сказал Холмс. — Да, конечно, если этот самый Джек Потрошитель все время пишет левой рукой.