— Домой, — велел я и, усевшись поудобнее, начал думать о проблемах мисс Милвертон. Вильерс и компания доставят ее в Нью-Йорк и передадут с рук на руки мистеру Майклу Паркеру, который пару лет назад приезжал в Лондон разыскивать одного мошенника, в связи с чем довольно близко познакомился с Холмсом и со мной. После событий у Рейхенбахского водопада я получил от него соболезнующее письмо, а три дня назад мы с ним обменялись каблограммами по поводу мисс Милвертон. Мистер Паркер работал в бюро Пинкертона и согласился принять помощницей английскую даму со вздорным характером. Я предупредил его, что мисс Милвертон обладает большой работоспособностью и поистине научной методичностью в области изложения информации, так как в свое время помогала оформлять монографии отцу, известному английскому палеонтологу, однако обладает избыточной способностью к фантазированию, отчего может быть слишком пристрастна, в результате чего за ней необходим глаз да глаз. «Ее неприязнь ко мне, — пи сал я мистеру Паркеру, — настолько велика, что она будет рассказывать вам обо мне самые невероятные вещи. Если бы все то, что вы обо мне услышите, соответствовало истине, мне бы следовало немедля придушить ее и утопить в Темзе». Его ответ был краток: «К черту подробности! Красивая? Высылайте!»
Я задумался о похищении — все-таки преступление, как ни посмотри, но мысли мои постепенно приняли совсем иное направление, и к тому времени, когда кэб доставил меня домой, у меня в голове уже строился план романа о похищении девушки — богатой наследницы. Ее должен был спасать молодой человек — студент-медик из Эдинбургского университета, регбист, боксер — короче, славный малый, которым мне нравилось воображать себя, но которым я, увы, не был. Он примчался выручать ее в мрачное аббатство, где ее содержали похитители, выдавая за сумасшедшую… Ну, как он там ее выручал, мы додумаем потом, а пока отметим в памяти, что раз у нас аббатство, надо бы применить привидение — призрак монаха или монашенки, это очень к месту и вдобавок создаст в нужных местах напряженную атмосферу.
— Прибыли, сэр, — гаркнул сверху кучер. Я вышел и по привычке полез в карман за мелочью, но он презрительно фыркнул сверху, щелкнул кнутом и укатил по пустынной ночной улице по направлению к Кавендиш-стрит, где то одним, то двумя свистками почти безнадежно пытался высвистать себе транспортное средство какой-то не то сильно запоздавший, не то слишком ранний — это как посмотреть — прохожий.
Дома я сразу прошел в кабинет, чтобы не потерять вдохновения и не позабыть найденных уже деталей нового романа. Взял лист бумаги и сначала набросал что-то вроде довольно бессвязного плана, потом тут же, задумавшись, нарисовал прелестную девушку с книжкой в руке, рядом рослого парня в шляпе набекрень, он с дурацким видом держал девушку за другую ручку. Как-то незаметно вокруг них образовалась улица — фонарный столб, задок кэба справа, лошадиная морда слева, так что в конце концов я пририсовал полицейского, чтобы было кому предложить погруженным в любовь юнцам покинуть мостовую и дойти хотя бы до тротуара.
К утру я уже знал все о молодом человеке — увы, из университета его вышибли, как и меня, но всего лишь за пренебрежение учеными занятиями. И он стал младшим партнером в фирме, которой руководили злодеи. Те самые, что задумали завладеть наследством девушки. Ну, злодеями мы займемся попозже, а пока… Вспомнить, что ли, молодость да описать лихие нравы школяров Эдинбурга?
Я поискал стопку бумаги, проверил, сколько чернил в чернильнице, и взгляд мой упал на папку, где лежал мой неоконченный роман о молодоженах. Написанный в форме дневника, он не содержал в себе никаких сенсационных тайн, а просто повествовал о незатейливом семейном счастье. Счастье, которое не омрачали проблемы с канализацией и неправдоподобными красными алмазами. Я подержал папку в руке, чувствуя сожаление. Следовало бросить ее в огонь, но мне было лень растапливать камин. Отослать издателю — пусть найдет кого-нибудь, кто завершит сей труд, к которому я сейчас испытывал глубочайшее отвращение. А если не найдет — не велика потеря. Я колебался: камин пли издатель? Распустил завязки папки, прикинул рукопись на руке — пожалуй, камин. На последней странице увидел солидное буровато-желтое пятно, удивился, потому что не помнил его, и посмотрел. Не веря глазам, пролистал несколько страниц от конца. Роман, оказывается, был закончен. Память, целую неделю отягощенная алкоголем, не сохранила подробностей, но, как выяснилось, в порыве отвращения я уже закончил роман, разом убив героев да еще и уйму народу в придачу, устроив железнодорожную катастрофу. С самодовольным счастьем было покончено. Что интересно, у меня даже почерк не изменился. А еще говорят, что алкоголь влияет на крепость руки. Ладно, отправлю издателю. Пусть делает, что хочет.