Но пару месяцев спустя я заехал в «Road Movie», и хозяин-грек спросил, нет ли у меня какого-нибудь немолодого знакомого, кото–рый согласился бы работать портье и жить при мотеле. И я вспом–нил о Фрэнке. Я ведь уже писал про маленькие добрые дела, кото–рые надо делать в пику большому злу? Так вот, можете считать это моим пунктиком. Короче, я переночевал в «Road Movie» и утром стартовал обратно в Париж.
К тому времени уже наступила осень, и найти Фрэнки оказалось непросто. На набережной он не работал из-за дождя: рисунки смы–вало, да и прохожие старались не задерживаться под открытым не–бом. Некоторое время Фрэнки перебивался на те деньги, что я ему оставил, но потом вернулся в ночлежки, чтоб сэкономить хотя бы на жилье. А их в Париже столько, что, если б не везение, искал бы я его долго и не факт, что нашел бы. Но мне повезло, уже в третьей я об–наружил клошара-художника. Он как раз просматривал свои брюки на предмет платяных вшей. «Сиди здесь и никуда не уходи», – велел я, а сам поехал в ближайший магазин готовой одежды.
Вот, собственно, и вся история превращения Фрэнки-клошара во Фрэнки-портье. Может, там, в небесном Освенциме, мне зачтется это маленькое доброе дело.
– Кого там на ночь глядя принесло? – раздался приглушенный декоративными панелями довольный голос Фрэнки. – А ну, прова–ливайте, бродяги! Клошары вшивые! И чтоб ноги вашей не было в этом приличном доме, мёрд! – С этими словами мой старый друг портье соизволил показаться из своей каморки.
За два года, пока я безвылазно торчал в Самерсене, старик сильно сдал. Ему, похоже, перевалило за седьмой десяток, а в этом возрасте люди меняются стремительнее детей. Белый иней шеве–люры, солидная плешь, лицо, сплошь покрытое глубокими морщи–нами и пигментными пятнами… Но все же это был старина Фрэнки. И мы обнялись, как и положено давно не видевшимся друзьям.
Фрэнки был единственным, кому я рассказал про Буги. Той са–мой злополучной ночью.
Я тогда сидел, прислонившись спиной к колесу дредноута, и тупо разглядывал мобильник, пытаясь сообразить, кому позвонить и по–просить о помощи. Выходило, что, кроме Фрэнки, никого у меня и нет. Остальные начали бы задавать вопросы, отвечать на которые я не собирался. Или предпочли бы остаться в стороне. Был еще Сабж, но мы с ним только что вместе ходили в трип за забор, и надеяться на его помощь было глупо: проводников Эпицентр выжимает еще сильнее, и отходняк у них длится не меньше месяца. Причем чем старше и, соответственно, опытнее Проводник, тем тяжелее ему ок–лематься. Так что ждать помощи от Сабжа не приходилось.
А она мне была ох как нужна. Буги знает, куда бить, она виртуоз своего дела, и будь на то моя воля, я бы ни за какие пряники не со–гласился оказаться по другую сторону баррикады. Но меня никто не спрашивал.
До того как моя жизнь полетела кувырком по планидному саб-вею, я не раздумывая набрал бы телефон Буги. И не окажись мы по разные стороны баррикад, уж она-то примчалась в такой ситуации ко мне из любых далей. И уладила бы все проблемы. Но… жизнь распорядилась иначе. Взяла и вильнула задним бампером моего дредноута. Лесбиянке Буги приспичило забеременеть от мужика, она выбрала для этого ублюдка-стриптизера из Майами и вдруг на–чисто забыла о своих пристрастиях. А потом попыталась прикончить меня гигантским лесовозом.
И вот я сидел, прислонившись к колесу изрядно помятого дредно–ута, и перебирал телефонную книжку мобильника. Это единствен–ное, на что был способен тогда мой изрядно помятый организм. И я набрал телефон Фрэнки.
Это было давно. Два года, один месяц и четырнадцать дней то–му назад. Сейчас я лежал на полу его норы с бутылкой «Chivas Regal», а сам Фрэнки качался в гамаке, заменявшем ему кровать, и играл на рассохшемся от времени вашбурне «Солдата удачи» Deep Purple. Вообще-то, я не их поклонник. Меня больше привле–кала билльная музыка – всякие там сёрфмьюзик, свинг и прочее. Но в эту ночь все было удивительно кстати и в тему. Видимо, где-то по дороге я, сам того не зная, отхватил неслабый кусок сансары.
Many times I've been a traveller
I looked for something new
In days of old when nights were cold
I wandered without you
But those days I thought my eyes
Had seen you standing near
Though blindness is confusing
It shows that you're not here.
Now I feel I'm going older
And the songs that I have sung
Echo in the distance
Like the sound
Of a windmill going round
Guess I'll always be
A soldier of fortune.
Мы к тому времени уже крепко набрались. Не потому, что мно–го выпили, а потому что Фрэнк был уже стар, а я здорово вымотан.
– Скажи-ка мне, Макс, а какого хрена ты решил слезть с самер-сенских матрасов?
– Ну, я получил телеграмму. Я же тебе рассказывал: приходит те–леграмма, и мы…
– Это я понял. Но как они тебя нашли?
– Пару месяцев назад я засветился. Дал адрес.
– На хрен? Я знаю Буги и люблю эту занозу почти так же, как те–бя. Вы для меня вместо сына и дочки. И мне не доставит радости, ес–ли один из вас пришьет другого.
– Мне тоже, Фрэнки, поверь…
– А она тебя грохнет, Макс. Она, если захочет, кого угодно грох–нет. И сейчас, Макс, она хочет грохнуть тебя. Даже мне не удалось ее переубедить.
Я медленно, насколько позволял захмелевший организм, под–нялся с пола и уставился на клошара.
– Эта стерва была у тебя?!
– Неделю назад. Обещала надрать мне задницу, если узнает, что я скрываю от нее твой адрес.
– И?..
– Что – и? Уехала с тем же, с чем приехала.
Меня штормило уже по полной. Я сделал глоток и передал бутыл–ку Фрэнки.
– Мы в заднице, старая ты перечница, ты даже не представляешь, в какой мы глубокой заднице. Особенно я. Знал бы ты, как я ее боюсь!
– Макс, она до сих пор убивается по тому парню. Ты переехал ее большу-у-ю любовь. А любовь – самая уродливая обезьяна в этой жизни. Хотя и самая прекрасная. Вернее…
– Фрэнки…
– Не перебивай старого человека. Парфюмеры говорят, что са–мые прекрасные ароматы граничат со зловонием. Это про любовь, Макс. Она настолько уродлива, что кажется нам прекрасной. И на–оборот.
– Ты несешь какой-то романтический бред, Фрэнки. Хотя, мо–жет быть, ты и прав. Наверное, потому настоящая, мать ее, лю–бовь никогда не бывает долгой, что это всегда крайность, лезвие, и рано или поздно приходится сваливаться, чтоб не перепилило.
– То-то и оно, – сказал Фрэнки и сделал большой глоток. А потом повторил: – То-то и оно. Если бы ты дал Буги время, она бы рано или поздно свалилась. Туда или сюда. Но ты поторопился, и бедную де–вочку просто перепилило пополам. Ты, Макс, разорвал ей сердце. Да-да-а, как бы банально это ни звучало.
Я забрал у Фрэнки бутылку и снова опустился на пол.
– Значит, ты тоже считаешь, что я поступил неправильно?
– Ничего подобного. – Фрэнки так махнул рукой, что чуть не свалился с гамака. – Чертово земное притяжение… О чем я?.. Ах, да. Я как раз считаю, что ты поступил правильно. Просто… Отдай бу–тылку… Просто «правильно – неправильно» к настоящей любви ни–какого отношения не имеют. Там есть только данность. Или пустота. У Буги осталась пустота. Ее надо было как-то заполнить. И она за–полнила ее тобою. Ты, кстати, сам дал ей повод. Почему ты не прист–релил его хотя бы через год? Ты не самурай ни хрена, Макс.
– Иди в задницу, Фрэнки. И отдай бутылку. Я сделаю последний глоток и пойду спать.
– Возьми ключ сам, о'кей?
– Ладно, лентяй. Какого черта я тебя сюда притащил, если ты ни хрена не делаешь… Эй, кого спрашиваю?!
Но Фрэнки уже спал.
Последний глоток не доставил мне удовольствия, и я решил, что банкет пора заканчивать. Махнув гамаку рукой, я взял из стеклян–ного ящика за стойкой один из ключей и нетвердой походкой поки–нул домик портье.
Пока мы с Фрэнки поглощали виски, от хорошей погоды не оста–лось и следа. Я, кажется, уже писал о капризном климате этих мест. Вот и теперь мелко сек омерзительно холодный дождь и шальные порывы ветра, налетающие со всех сторон, норовили метнуть пригоршню брызг то в лицо, то за шиворот. Пока я преодолевал два десятка мет–ров до коттеджа, моя одежда вымокла до нитки, самого меня начала бить дрожь, и, ко всему прочему, в висках поселилась ноющая боль –хорошо знакомый признак преждевременного похмелья. Надо кинуть шмотки на полотенцесушитель и завалиться в кровать. В противном случае утро будет безрадостным, как стихи Буковского.