– Ну как ты? – Черепашка осторожно дотронулась до густых, иссиня-черных волос Лу, будто желая удостовериться, что перед ней не мираж, а настоящий, живой человек.
Лу была значительно крупней и почти на полголовы выше ее и, в отличие от самой Черепашки, ни капли не походила на существо, сотканное из света и воздуха.
– Нормально, только скукотища там дикая! Одно слово – деревня! – Лу тряхнула волосами, и на Черепашку повеяло знакомым, чуть сладковатым запахом ее духов.
– Ну, а ты как тут, без меня? Небось весь учебник наизусть вызубрила? Слушай, а ты чего это еще не собралась? – Лу быстрым взглядом окинула Черепашку с ног до головы.
Та стояла босиком, непричесанная, во фланелевой пижаме с желтыми утятами. Люся виновато поправила очки, сползшие на кончик носа.
– А Лелик где? – внезапно Лу перешла на свистящий шепот. – С утра пораньше на телевидение свое укатила?
Люсину маму подруги называли между собой Леликом, потому что именно так обращались к ней все ее друзья и сослуживцы.
– А ты чего такая кислая? Не выспалась, что ли? – без умолку сыпала вопросами Лу.
Похоже, ответы на них ее ничуть не интересовали. Впрочем, это была обычная манера Лу, к которой Черепашка за семь лет их дружбы давно успела привыкнуть. На секунду Лу замолчала, вся как-то напряглась, а потом опрометью, не разуваясь, кинулась на кухню. Черепашка машинально выключила в прихожей свет и поплелась за подругой. Не то что бы Люся чувствовала себя невыспавшейся, просто ей действительно было как-то не по себе, она как будто бы все еще находилась в своем сне, и больше всего на свете ей хотелось сейчас рассказать о нем Лу. Но той явно было не до того. Врубив приемник на полную громкость, Лу стояла посреди кухни и округлившимися от удивления глазами таращилась на Черепашку:
– Ты что, новый альбом Земфиры прикупила?
– Да это радио, – отмахнулась Черепашка.
– То-то я думаю: с каких это пор ты такой продвинутой стала? А жаль! – разочарованно протянула она и добавила без паузы, силясь перекричать музыку: – Нельзя же всю жизнь одну классику слушать! Так и засохнуть недолго!
Люся не стала ничего отвечать. Невольно она начала вслушиваться в слова песни. Чистым, тревожным, проникающим в самое сердце голосом Земфира пела про то, что она якобы разгадала знак бесконечности. И снова на Черепашку нахлынуло ощущение ее странного сна.
– Лу, мне надо тебе кое-что рассказать… – решилась наконец Люся. – Сделай, пожалуйста, потише.
Лу моментально исполнила ее просьбу, села на табуретку и, устремив взгляд внимательных черных глаз на подругу, распахнула дубленку. Подперев подбородок рукой, она приготовилась слушать.
Отец Лу был арабом. Ее мама познакомилась с ним в университете, на первом курсе. Тогда же ее родители поженились, а через год родилась Лу. По настоянию отца девочку назвали Луизой. С таким не очень привычным для русского слуха именем ее мама смирилась, но когда речь зашла о том, чью фамилию дать ребенку, матери – Сорокина или отца – Геранмае, она всеми силами пыталась настоять на своей, русской, фамилии. Но гордый и своенравный Мухамед Геранмае и слушать ничего не желал: дочь должна носить фамилию его благородных предков, в чьих жилах течет исключительно королевская кровь. И мама Лу уступила, потому что очень любила тогда своего мужа. Однако родители прожили вместе недолго. Они развелись, когда Лу и двух лет не было. Понятно, что она не могла помнить своего отца. Но в семейном фотоальбоме во множестве имелись его фотографии. Глядя на них, Лу не без удовольствия отмечала, что ее отец – настоящий красавец, а стало быть, она тоже красавица, потому что была как две капли воды похожа на него.
Частенько при знакомстве с очередным кавалером Лу выдавала себя за внучку цыганки. Вообще-то Лу обожала «вешать лапшу на уши» и приписывать себе всяческие необыкновенные, паранормальные способности. То она умеет видеть через стену, то мысли на расстоянии читает, как газету, а то и вовсе медиумом себя назовет: она, дескать, по ночам общается с душами умерших. На ребят, особенно на сверстников, это обыкновенно производило очень сильное впечатление. Впрочем, чем-то таким необычным Лу и правда обладала. Не в такой, конечно, степени, как хотелось бы ей самой, но все-таки! Уж кто-кто, а Черепашка – ее самая близкая подруга – уже не раз в этом убеждалась.
Во-первых, Лу совсем неплохо гадала на картах. Почти все ее предсказания сбывались. Еще она каким-то непостижимым образом умела предугадывать события. Возможно, у нее просто была очень развита интуиция, но так или иначе, если, например, Лу говорила Черепашке: «Можешь не париться, тебя сегодня не вызовут», – в девяносто девяти случаях из ста именно так и происходило.
Девчонки в классе буквально замучили Лу просьбами разгадать их сны. Впрочем, она редко кому отказывала. Надо же было поддерживать имидж сверхчувствительной особы! Черепашка же обратилась к ней с такой просьбой впервые. Ведь она никогда не помнила своих снов. Возможно, именно по этой причине Лу слушала подругу с исключительным вниманием. Она буквально впилась в нее своим просвечивающим насквозь взглядом. Ни разу не перебила, хотя и очень хотелось – ведь Люсина плавная и неторопливая манера говорить всегда немного раздражала взрывную, реактивную Лу. Черепашка наконец замолчала. Лу тяжело вздохнула, посмотрела на свои маленькие (но при этом золотые швейцарские) наручные часики и изрекла тоном врача, ставящего диагноз смертельно больному человеку:
– Ну, Черепашка, на физику мы с тобой уж точно опоздали… – И вдруг неожиданно весело предложила: – Слушай, а давай забьем сегодня на школу?!
– Нет, – решительно мотнула головой Люся. – Второй урок – геометрия. Ты как хочешь, а я пойду.
И по ее скучному, бесцветному голосу и интонации, с которой эти слова были произнесены, Лу поняла, что спорить и уламывать подругу бесполезно: даже если сейчас снег грянет с небес сплошной лавиной или ураган сорвет с дома крышу, ее настырная Черепашка сквозь бурю и ветер, рискуя собственной жизнью, поползет в школу, за знаниями. Лу снова вздохнула, лицо ее тотчас же посерьезнело, вернее, оно посуровело, и прекрасная прорицательница приступила к расшифровке сна:
– Сон твой, безусловно, знаковый, – средним пальцем правой руки Лу медленно проводила по левой брови, – то есть каждый образ в нем означает определенное событие будущего. И я искренне желаю тебе, подруга, чтобы этот сон не оказался вещим. Хотя это очень маловероятно: во-первых, день сегодня такой – сны с тринадцатого на четырнадцатое января обычно сбываются, во-вторых, сегодня пятница. А в-третьих, тот факт, что ты его запомнила, первый раз в жизни, можно сказать, сам по себе говорит о том, что все это не просто так.
После этих слов Черепашка почувствовала, как внутри у нее что-то оборвалось. Так бывает, когда прыгаешь вниз с приличной высоты или когда катаешься на подвесных качелях и обрушиваешься с головокружительной скоростью, чтобы потом снова взлететь… Люсе казалось, что в лице ее ничего не изменилось. Однако это было не так, потому что в следующий миг Лу еще пристальней посмотрела на нее и сказала:
– Да ты не дергайся раньше времени, Че!
Теперь Черепашка знала наверняка: над ней действительно нависла серьезная угроза. Потому что Лу называла ее Че только в самых исключительных случаях. Например, когда в прошлом году ее мама неожиданно попала в больницу с приступом аппендицита и Лу узнала об этом первой, она сказала: «Че, ты только не волнуйся, но нашего Лелика забрали в больницу».
Между тем Лу продолжала вещать:
– В одной умной книжке я как-то прочитала, что знаки в виде снов, предчувствий и всего остального даются людям свыше, и не просто так, а чтобы предостеречь их от совершения непоправимых ошибок. Ведь если ничего изменить было бы уже нельзя, зачем тогда об этом знать? Ты понимаешь, к чему я это говорю?